Зеленая жемчужина
Шрифт:
Эйлас не сводил глаз с пролеска. Как только ульфский отряд проскакал мимо, из рощи выехал одинокий всадник, пустивший лошадь галопом в направлении замка Санк — очевидно, Татцель надеялась вызвать подкрепление на помощь спутникам, загнанным в развалины.
Выбранный ею маршрут пролегал к северу от того места, где остановился Эйлас. Изучив местность, король повернул коня и поскакал наперерез.
Татцель приближалась, низко пригнувшись к ритмично качающейся шее лошади — ее черные локоны развевались на ветру. Она посмотрела направо — и глаза ее широко раскрылись, брови взметнулись, она не смогла удержаться от испуганного возгласа: Эйлас, на огромном коне,
Татцель скакала на молодой черной кобыле, длинноногой, но узкогрудой — и, возможно, не слишком выносливой. Саврасый конь Эйласа, выбранный именно благодаря выносливости, был значительно крупнее и тяжелее. Эйлас не сомневался, что рано или поздно догонит Татцель, особенно если ее лошади придется нелегко — в связи с чем старался подгонять ее к горам, все выше и выше — все дальше и дальше от замка Санк и низин, где она могла бы найти помощь со стороны поселенцев-ска или другого отряда своих соплеменников.
Судя по всему, Татцель полагалась прежде всего на быстроту ног своей кобылы, но скачка по каменистым лугам была опасным занятием; ее лошадь то и дело спотыкалась, и ей не удавалось оторваться от преследователя. У Эйласа не было с собой лука, и он не мог выпустить стрелу в круп кобылы, чтобы заставить ее остановиться.
Они покрывали одну милю за другой; лошади начинали уставать. Более надежный скакун Эйласа медленно, но верно догонял черную кобылу — вскоре у Татцель уже не оставалось никаких шансов. В отчаянии, какого она раньше не проявляла, дочь герцога-ска резко повернула в каменистый овраг между двумя скалами, круто поднимавшийся к верхним нагорьям — вероятно, надеялась скрыться в какой-нибудь расщелине и подождать, пока Эйлас не проскачет мимо.
Бесполезный маневр! Подходящая расщелина ей не попалась; в любом случае, Эйласа, скакавшего в двадцати ярдах за ней, невозможно было так провести. Овраг, заросший осокой и ольхой, становился все уже. Снова повернув, Татцель заставила лошадь карабкаться по крутому склону; девушка спешилась и потянула кобылу за собой по уступчатым наслоениям крошащейся черной породы, продираясь сквозь густые невысокие заросли утесника, и наконец выбралась на каменистый утес. Эйлас поднимался за ней, но Татцель принялась сбрасывать на него камни, что вынудило его выбрать другой маршрут, тем самым предоставив беглянке кратковременное преимущество.
Эйлас поднялся на утес. Справа и слева проваливались вниз крутые склоны ложбин. Позади, под ветреным атлантическим небом, открывался бескрайний простор сероватых вересковых лугов, темных ложбин, черных пятен далеких лесов. Татцель карабкалась на высокий скалистый гребень и тащила за собой приунывшую кобылу. Эйлас пустился вдогонку; расстояние между ними снова стало сокращаться.
Взобравшись в седло, Татцель поскакала со всей возможной скоростью вверх, к плоскогорью, за которым вздымалась уже недалекая громада Тих-так-Тиха, украшенная сияющей на солнце трехгранной остроконечной вершиной Нока, первого из Заоблачных пиков.
Эйлас последовал за ней, но к своему великому огорчению обнаружил, что его конь каким-то образом подвернул ногу и стал прихрамывать. Выругавшись,
Тем не менее, не все еще было потеряно — далеко не все. Перекинув через плечо дорожную суму, Эйлас отправился вслед за Татцель пешком. Ее кобыла настолько выдохлась, а передвижение по шатким камням было настолько затруднительным, что он снова стал быстро приближаться к дочери герцога. Уже через пару минут он должен был ее схватить.
Татцель это понимала. Отчаянно озираясь, девушка не видела никакого пути к спасению. Заметив выражение ее лица, когда она обернулась, Эйлас невольно почувствовал приступ жалости.
Он подавил в себе сожаление. Драгоценная маленькая Татцель, заносчивая недотрога! Ты предпочитала не замечать вокруг себя столько отчаяния, страха и страданий — почему бы тебе не познакомиться с ними самой?
Татцель решила рискнуть. Эйлас был уже в нескольких шагах, дальнейшие попытки ехать верхом не имели смысла. Слева открывалась долина с крутыми каменистыми склонами. Задержавшись на мгновение, Татцель глубоко вздохнула, спрыгнула с лошади и, потянув ее под уздцы, заставила переступить край обрыва. Упираясь вытянутыми передними ногами, кобыла стала съезжать по камням на ляжках, дико вращая белками глаз и повизгивая от ужаса. Наткнувшись на большой камень, лошадь не удержалась, упала на бок и покатилась кувырком, нелепо размахивая ногами, судорожно извиваясь всем телом и бешено мотая головой. Склон становился все круче — далеко внизу лошадь ударилась со всего размаха о валун и теперь лежала неподвижно.
Татцель тоже стала скользить вниз по камням, лихорадочно цепляясь руками за кусты и кочки. Щебень у нее под ногами стал двигаться вместе с ней, осыпь поползла, ускоряясь, вниз — через несколько секунд девушка лежала, оглушенная и наполовину засыпанная оползнем, на дне долины. Примерно через минуту она попыталась подняться, но левая нога не держала ее — вскрикнув от боли, Татцель снова опустилась на камни, с испугом глядя на сломанную ногу.
Эйлас наблюдал за этим катастрофическим спуском сверху. Теперь ему некуда было торопиться; он нашел более безопасный маршрут и тоже спустился в долину.
Когда он подошел, Татцель сидела, прислонившись к скале, с лицом, побелевшим от боли. Ее черная кобыла, переломавшая хребет, хрипела неподалеку, выпуская из ноздрей кровавую пену. Эйлас добил ее одним быстрым движением меча — наступила тишина.
Эйлас вернулся к Татцель и опустился на колено рядом с ней: «Очень больно?»
«Я сломала ногу».
Эйлас отнес ее на чистый песок у горной речки, журчавшей посреди долины, и со всей возможной осторожностью попытался выправить внутренний перелом. Насколько он мог судить, он не был оскольчатым и нуждался главным образом в наложении лубков.
Поднявшись на ноги, Эйлас осмотрел окрестности. В давние времена здесь, на лугах у берегов реки, выпасали скот несколько хозяйств — от них остались только осыпавшиеся каменные изгороди и основания хижин. Вокруг не было ни души, в воздухе не чувствовался запах дыма. Тем не менее, вдоль речки тянулась едва заметная колея — значит, по этой долине все-таки кто-то ездил, что могло оказаться дополнительной проблемой.
У самой воды Эйлас нарезал две дюжины ивовых прутьев. Вернувшись к Татцель, он ободрал с прутьев кору и передал ее девушке: «Жуй! Это поможет от боли».