Зеленое солнце

Светлая Марина

Больше не оглядываясь по сторонам, Милана быстро проскочила городок, преодолела расстояние до поместья Шамрая и остановилась у ворот, имея удовольствие лицезреть вытянувшееся от удивления лицо охранника, появившегося в калитке, когда он увидел, кого именно принесло в гости. Узнав от него, кроме прочего, что Назар дома, Милана въехала, наконец, сквозь распахнувшиеся ворота, неподалеку от которых и припарковала машину.

Спешно прошагав по влажным камням дорожки, ведущей к дому Назара, Милана взбежала по ступенькам крыльца, занесла руку, чтобы постучать, и вдруг вспомнила, как однажды, сейчас и не вспомнить по какому поводу, Назар рассказал ей, что они почти никогда не запирают дверь.

«Как в деревне», — хмыкнула тогда Милана.

Опустив

руку, она нажала на ручку, услышала мягкий щелчок язычка, и дверь подалась.

«Сюрприз», — улыбнулась она, скользнула в полумрак прихожей и замерла, услышав негромкий голос… девичий, кроткий, теплый, будто мурчащий котенок.

— Назарчик, — доносилось до нее, — Назарчик, миленький, ну погляди, здесь уже все видно, я специально попросила снимок, чтобы тебе показать. Вот головка, вот ручки… смотри, как сложены. На пальчиках ноготки растут, я читала. А врач сказал, что он уже даже глазки открывать и закрывать может, а когда свет попадает на живот, то… — дальше стало не разобрать, сделалось совсем тихо, будто говорившая девушка перешла на шепот и в ее речи зависла пауза, а после с новой силой дом наполнился словами: — … скоро начнет голос запоминать. Ну, мой. Я стараюсь ему говорить почаще, как его люблю, чтобы он знал, что мы его ждем. Вот только пол узнать не получилось пока. Закрывается, сразу видно, что характером в нашего папу. Ну, взгляни, пожалуйста, Назарчик. Это же такое чудо, любимый мой!

Последнее слово вышло каким-то захлебывающимся, почти отчаянным, и все-таки очень нежным. И если бы Милана все еще испытывала какие-то сомнения о том, кому принадлежит этот голос, то через мгновение они были бы развеяны коротким, знакомым до боли, до рези у сердца голосом Кречета, сейчас сдавленным и тихим:

— Аня… Ань, не плачь.

«Сюрприз!» — взорвалось в голове у Миланы одновременно с тошнотой, подкатившей к горлу. Сквозь появившийся шум в ушах до нее долетел скрип отодвинутого стула, и она метнулась из дома. Еще не хватало, чтобы они ее здесь застукали вот так… прокравшейся без спроса, подслушивающей. Осталось только начать подсматривать! Но как же хотелось не видеть, не слышать, не быть. И поскорее убраться из этого чертового поместья. Прочь! От них от всех. Сбегая с крыльца, она чувствовала отчаянное отвращение к себе, примчавшейся как последняя дура к тому, кто не сильно-то и беспокоится ее отсутствием. И все его претензии — лишь повод для ссоры, когда надоело придумывать отговорки на все ее просьбы поскорее приехать. Наваливалась слабость, в ушах шумело все сильнее, сердце болезненно колотилось о ребра, и ей казалось, что она бежит по дорожке, которую совсем не различала, бесконечно долго.

Милана сделала резкий, глубокий вдох, и ее накрыла темнота.

Следующим, что почувствовала, было ощущение парения. Не земли, а воздуха, будто зависла в нем, и ноги до тверди не достают, опереться не на что. Вот только никакой это не полет. Совсем не полет. Держат. Крепко, вздохнуть не дают, но запах парфюма — дорогой и сильный, очень мужской — все равно отвратительно щекочет ноздри.

— Боже, Милана… что ты… — донеслось до нее, как сквозь стену, за которой ей, к сожалению, полностью не спрятаться. До конца — не спрятаться. Но хотя бы сейчас — немножечко глуше.

Накатившее отхлынуло.

Она потерла лоб, возвращаясь в сознание, и досадливо поморщилась.

— Не знаю… — пробормотала Милана, не представляя, куда деться от участливого взгляда Стаха. — Голова закружилась.

Ее голос был совсем слабый, негромкий. Да и Шамрай, ошалело ощупывавший ее глазами, словно бы и не услышал ничего. Только настойчивее стал. Сейчас он держал ее на руках, и это потому она не чувствовала земли под ногами. Как и когда поймал — не понимала. Наверное, когда падала, когда бежала. Откуда взялся — тоже. Не было же его здесь минуту назад. Увидел ее и вышел? Судя по тому, что одет он был сейчас отнюдь не в пальто и не в куртку, а лишь в темную кофту, недостаточно теплую для глубокой осени — так и было. Выскочил во двор как был лишь ради того, чтобы поймать ее падающей.

Сейчас он прижал ее к себе еще крепче и хрипло проговорил:

— Ты откуда? Что случилось? Ты у Назара была?

— Гуляла я, — слабо дернулась она, — и домой хочу.

— Какое «домой»! Ты бледная, господи… Ты как себя чувствуешь?

— Умопомрачительно, — хмыкнула она.

Стах поджал губы, а после зачем-то оглянулся за спину. То ли на дом, то ли на тропинку, ведшую к дому сестры. Потом вернулся обеспокоенным взглядом к ней и тоже почему-то сейчас показался ей бледным и взъерошенным.

— Тебе к врачу нужно, ты сознание потеряла, — заявил он совершенно безапелляционным тоном.

??????????????????????????- Теперь я его нашла, — отозвалась она и снова трепыхнулась. — Спасибо вам, что помогли, но я и правда хочу домой, а не в больницу. Уже все прошло.

— Нет, Милана. Это невозможно. На чем ты поедешь и как? Либо останешься здесь, по крайней мере до утра, либо к врачу. Если с тобой что-то случится, что я Саше скажу?

От перспективы оказаться в доме Стаха, еще и по соседству с Назаром и… Аней? у Миланы снова голова пошла кругом. Она мрачно кивнула и вздохнула:

— Хорошо, давайте к врачу. У ворот моя машина и я вполне могу дойти до нее самостоятельно, мне правда лучше.

Стах своими пронзительными в это мгновение глазами словно бы прочитывал все, что бушевало внутри нее, и даже не скрывал этого. Мерзко. Все это чертово семейство — мерзкое. Где уж ей было знать, что он и сам порядком перетрусил несколькими минутами раньше. О приезде Миланы Шамраю доложил охранник. И к кому именно она приехала — сообразил слишком быстро и слишком четко. Оттого и скрутило. Помешать встрече женщины, которую он отчаянно любил, и собственного племянника Стах не мог никак. И все усилия последних недель — насмарку. Наверное, потому и выскочил во двор, бросившись к Лянкиному дому, не имея ни плана, ни малейшей идеи, что делать дальше. Потому что если они поговорят… если только поговорят! Зря он что ли столько времени удерживал Назара в Рудославе? То и к черту все. Абсолютно конченая привычка держать все под контролем, включая собственный крах, толкала его шаг за шагом вперед, пока он не увидел убегающую фигуру Миланы. Убегающую прочь, к воротам, на выход. Его же шаги напротив все замедлялись, потому что гнаться за ней он не мог, не выдав себя с головой. Что случилось? Что случилось в этой чертовой Лянкиной халупе, которую лучше бы снес давно?! Они виделись? Поговорили? Поссорились? Почему она удирает? Почему Назар не бежит за ней? Не бежит же? Шамрай дернулся было обратно, чтобы увидеть племянника, но того не было. Не было, мать его ети!

Только вот сама Милана на полпути до ворот вдруг остановилась. Почти остановилась, нетвердой поступью продолжая идти вперед. Ее качало и мотало до тех пор, пока не начала оседать, и тут Шамрай превратился в ветер. В порыв ветра, в секунду оказавшийся рядом и подхвативший ее невесомое тело.

Как же он испугался тогда. Как же он, черт подери, испугался, увидев ее лицо, которое оставила жизнь. Пусть на мгновение, пусть. Но он думал, что теряет ее уже насовсем, и этого оказалось достаточно, чтобы не найти и самому веских причин, чтобы жить.

Стах судорожно вдохнул и снова посмотрел в ее глаза, в которых увидел прежнее, уже знакомое упрямое выражение. И понимал, что теперь можно выдыхать. Она сама дала ему карт-бланш. Она сама позволила. Потому он лишь чуть крепче прижал ее к себе и тоже, не менее упрямо, чем она, зашагал к воротам, до которых оставалось не так уж и много. Лишь бы Назар в окно не увидал всю эту возню, потому следовало поторопиться, что он и делал, лишь на ходу бросив:

— Нет уж, я сам лучше. И сам отвезу. Сразу в районную, у нас фельдшерица — идиотка, ей лет восемьдесят, а там вполне приличная клиника.