Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы

Марш Найо

— Так вы можете вспомнить? — спросил Элейн. Значит, ее молчание чересчур затянулось.

— Я… думаю, что не могу. — Свершилось: она сказала. Каким-то образом лгать по поводу воспоминаний было не так стыдно, как о самом факте. Если в дальнейшем что-то пойдет неладно, она вправе будет сказать: «Да, припоминаю — сейчас, а сначала забыла. Тогда это не показалось мне важным».

— Вы думаете, что не можете. — Ей нечего было сказать Элейну, но он продолжил почти без промедления: — Мисс Уэйн, прошу вас, постарайтесь взглянуть на это дело трезво. Попробуйте представить, что прочитали о нем и вас лично оно не затрагивает. Это непросто. Но попробуйте все-таки. Предположите

далее, что группа неизвестных вам лиц оказалась причастной к смерти Риверы и, допустим, некая женщина из этой группы, слабо представляя себе суть происшедшего и не будучи в состоянии увидеть настоящий лес за несколькими деревьями эмоций, слышит вопрос, на который знает ответ. Возможно, ей кажется, что ответ усложнит ее положение. Или положение человека, в которого она влюблена. Возможно, она ни в малейшей степени не представляет, что именно последует за ее ответом, но отказывается взять на себя ответственность за правду по поводу детали, которая может завершить построение истинной картины преступления. По существу, отказываясь говорить правду, она поступает разумно только если не хочет, чтобы из-за нее был пойман с поличным исключительно жестокий убийца. Поэтому она лжет. И тут же обнаруживает, что на этом ничего не кончается. Чтобы ее ложь не выделялась на общем фоне, она вынуждает лгать других. И оказывается в положении водителя на крутом склоне, который, потеряв управление автомобилем, проскакивает мимо одних, но врезается в другие препятствия, наносит непоправимый ущерб себе и, возможно, другим, ни в чем не повинным, людям. Вы можете подумать, что я драматизирую. Поверьте, я видел такое много раз.

— Зачем вы говорите все это мне?

— Скажу — зачем. Вы только что заявили, будто не помните ни о каком стилете после обеда. Но прежде чем заговорить, вы колебались. Ваши руки внезапно скрутили жгутом перчатки. Они напряглись при этом усилии и тем не менее дрожали. Вы начали говорить, а руки продолжали жить независимой от вас жизнью. Левая продолжала комкать перчатки, а правая без видимой цели прикоснулась сначала к вашей шее, а затем — к лицу. Вы густо покраснели и уставились неподвижными глазами на что-то поверх моей головы. По сути дела, вы явили собою пример А из любого справочника по поведению лгущего свидетеля. Вы ярко продемонстрировали образец неудачного лжеца. А теперь, если все это ерунда, можете обратиться к адвокату на предмет защиты от запугивания с моей стороны, и он проведет со мной столько неприятных часов, сколько позволят ему его таланты, когда я буду вызван для дачи показаний. И я прихожу к мысли, что эти часы в самом деле будут весьма неприятными. Так что действуйте, если настаиваете на провале в памяти.

— Мои руки чувствуют то же, что и ноги, — сердито сказала Карлайл. — Я собираюсь сесть на них. А вы ведете нечестную игру.

— Бог мой, игрой здесь не пахнет! — сказал Элейн. — Совершено убийство.

— Он был омерзителен. Гораздо грязнее всех в доме.

— Он мог быть самым омерзительным представителем рода человеческого. Но он убит, а вы имеете дело с полицией. Это не угроза, а предупреждение. Мы только начали — улик может появиться более чем достаточно. Вы были не одна в гостиной.

«Но Хенди не скажет, как и тетя Силь, — думала она. — Однако время от времени в комнату заходил Уильям. А вдруг он видел Фелисите на лестничной площадке? Вдруг заметил стилет у нее в руке? Она вспомнила, при каких обстоятельствах увидела Фелисите в следующий раз. Та была на верху блаженства, просто в экстазе от письма от Г. П. Ф. Она надела самое нарядное платье, глаза сияли. Она отбросила Риверу с той же легкостью, с какой отбрасывала прежде других молодых людей. Лгать ради Фелисите было безумием. Сцену, которую она разыгрывала перед Элейном, явно следовало назвать фарсом. Ни за что ни про что она делала из себя дуру».

Элейн достал из ящика стола конверт, открыл его и вытряхнул на стол перед Карлайл небольшую блестящую вещицу с острым концом.

— Узнаете? — спросил он.

— Стилет.

— Вы говорите так, потому что мы только что вспоминали о стилете. Это никоим образом не стилет. Посмотрите повнимательнее.

Она склонилась над столом.

— Да, это… карандаш.

— Вы не знаете чей?

Она колебалась.

— Думаю, он принадлежит Хенди. Она носит его на цепочке, как талисман. Всегда носит. Утром искала его на лестничной площадке.

— Все так. Вот ее инициалы: П. K. X. Еле заметные. Хочется взять в руки лупу. И похожи на инициалы, которые вы видели на револьвере. Колечко на конце карандаша, вероятно, сделанное из более мягкого серебра, разошлось под тяжестью карандаша, и он упал. Я нашел его в рабочей шкатулке. Мисс Хендерсон пользуется шкатулкой леди Пестерн?

В этих водах плавание казалось вполне безопасным.

— Да, она часто наводила в ней порядок для тети Силь. — И сразу же в голове Карлайл мелькнула мысль: «Я не на высоте. Опять начинается».

— А прошлым вечером она этим занималась? После обеда?

— Да, — решительно сказала она, — да.

— Вы не вспомните подробности? Когда в точности это происходило.

— До прихода мужчин. Хотя прошел-то один Нед. Дядя Джордж и другие двое находились в бальном зале.

— Лорд Пестерн и Беллер были в бальном зале, а Ривера и Мэнкс — в столовой. Судя по графику, это так. — Элейн развернул перед собой лист бумаги.

— Я знаю только, что Фе убежала до того, как вошел Нед.

— Затем она уединилась с Риверой в кабинете. Но вернемся к инциденту в гостиной. Вы не можете описать сцену с рабочей шкатулкой? О чем вы в это время говорили?

Фелисите защищала Риверу. Была на пределе, в дурном настроении. «Она заполучила Риверу, но владеть им не хотела», — подумала Карлайл. А Хенди слушала и перебирала пальцами внутри шкатулки. Потом Хенди взяла пистолет, а нац ним, на цепочке, раскачивался серебряный карандашик.

— Разговор шел о Ривере. Фелисите считала, что к нему отнеслись с пренебрежением, и выражала свое недовольство.

— Примерно в это время в бальном зале должен был пальнуть из своего револьвера лорд Пестерн, — пробормотал Элейн. Он расправил график на столе. Взглянул на Карлайл. Она отметила, что он смотрел прямо — не исподтишка или искоса, как делают многие люди. Глаза Элейна сразу привлекали внимание.

— Вы помните это? — спросил он.

— О, да.

— Вы наверняка испугались, верно?

Что выделывают ее руки сейчас? Одна рука вновь коснулась шеи.

— Как все вы отреагировали на звук, который должен был свидетельствовать о чем-то ужасном? Как, к примеру, вела себя мисс Хендерсон? Вы помните?

Ее губы пересохли, и рот сам собой чуть-чуть открылся. Заметив это, она плотно сжала губы.

— Думаю, что помню, — сказала она. — Как вела себя? — Она вдруг заговорила громко: — Выпустила крышку шкатулки. Вероятно, именно в этот момент крышка зажала карандаш, и он сорвался с цепочки.

— А что еще было у нее в руках?

— Стилет, — проговорила она, физически ощущая сопротивление произносимых ею слов.

— Хорошо. А дальше?

— Она выронила его.

Может быть, это удовлетворит его. Стилет упал на ковер. Любой мог поднять его. Любой, в отчаянии цеплялась Карлайл за эту мысль. Он ведь может подумать, что стилет подобрал кто-то из слуг. Или даже, много позже, Бризи Белл ер.

— Мисс Хендерсон подняла его?

— Нет.

— Кто-нибудь поднял?

Она промолчала.