Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы

Марш Найо

— Кто сидел рядом с вами за обеденным столом, мисс Хендерсон? — спросил Элейн.

— Я сидела по левую руку от лорда Пестерна.

— А кто был с другой стороны?

— Мистер Беллер. — Она пренебрежительно повела плечами.

— Вы помните, о чем он говорил с вами?

Ее рот скривился.

— Я не помню, чтобы он вообще ко мне обращался, — сказала она. — Он, видимо, решил, что я здесь ничего не значу. Все внимание уделял Фелисите, сидевшей от него с другой стороны. Мне досталось только его плечо.

Ее голос упал до шепота на последнем слове, словно она спохватилась и хотела бы удержать его в себе,

но опоздала.

— Если вам досталось только его плечо, — сказал Элейн, — то как вы могли заметить, что его взгляд прикован к Ривере?

Фотография Фелисите упала на каменную плиту перед камином. Мисс Хендерсон вскрикнула и опустилась на колени.

— Какая же я нескладная, — прошептала она.

— Позвольте мне. Вы можете порезать пальцы.

— Нет, не прикасайтесь к ней, — резко сказала она.

Она принялась вынимать осколки из рамки и бросать их на каминную решетку.

— На стене в гостиной висит зеркало, — сказала она, — и я хорошо видела своего соседа в нем. — И совершенно увядшим голосом, из которого, казалась, ушла жизнь, добавила: — Он не сводил с того, другого, глаз.

— Да, я помню зеркало, — сказал Элейн, — и принимаю ваше объяснение.

— Благодарю, — в ее голосе была ирония.

— Еще один вопрос. Хотя бы раз после обеда вы заходили в бальный зал?

Она устало посмотрела на него и, помедлив секунду, ответила:

— Кажется, да. Да, заходила.

— Когда?

— Фелисите потеряла свой портсигар. Это было, когда дамы переодевались перед выездом, и Фелисите крикнула из своей комнаты, что днем портсигар находился в бальном зале и, наверно, она забыла его там.

— Она оказалась права?

— Да, он лежал на рояле. Под какими-то нотами.

— Что еще там лежало?

— Несколько зонтиков.

— А еще?

— Ничего, — сказала она. — Ничего.

— А на стульях, на полу?

— Ничего?

— Вы уверены?

— Абсолютно, — ответила она и выпустила из пальцев кусочек стекла, который с легким звоном ударился о каминную решетку.

— Если я не могу быть чем-либо вам полезен, — сказал Элейн, — то позвольте откланяться.

Мисс Хендерсон исследовала фотографию. Она смотрела на нее так, словно страшилась увидеть какие-то дефекты или царапины на изображении Фелисите.

— Очень хорошо, — сказала она и встала на ноги, прижимая фотографию к плоской груди. — Сожалею, что не смогла представить вам картину такой, какой вам хотелось ее увидеть. Правда так редко совпадает с тем, что хочет услышать человек, вы согласны? Но, возможно, вы и не думаете, что я сказала вам правду.

— Я думаю, что приблизился к ней после визита к вам.

Элейн оставил мисс Хендерсон с порванной фотографией, которую та по-прежнему прижимала к груди. На лестничной площадке инспектору встретилась Гортензия.

— Ее светлость, — сообщила Гортензия, со значением глядя на него, — будет рада повидать инспектора, прежде чем он уйдет. Ее светлость у себя в будуаре.

3

Будуаром оказалась небольшая, изящно убранная комната на том же этаже. Когда вошел Элейн, Леди Пестерн поднялась из-за стола в стиле ампир. На ней было ладное, по фигуре, утреннее платье. Волосы уложены, руки в кольцах. Почти незаметная косметика аккуратно прятала морщинки и тени на ее лице. Она казалась усталой, но это никак не отразилось на ее внешнем обрамлении.

— Вы так любезны, что согласились уделить мне минуту, — сказала она и протянула руку. Это было неожиданно. Очевидно она понимала, что такое изменение манеры держать себя требует объяснения, и, не теряя времени, объяснилась.

— Минувшей ночью мне не пришло в голову, — выразительно сказала она, — что вы, должно быть, младший сын старого друга моего отца. Вы ведь сын сэра Джорджа Элейна, верно?

Элейн поклонился. Этот разговор, мелькнуло у него в голове, будет скучным.

— Ваш батюшка, — продолжала она, — часто бывал в доме моих родителей в Фобур Сен-Жермене. В те дни он был, помнится, атташе вашего посольства в Париже. — Ее голос стал тише, и на лице появилось странное выражение. Элейн не смог истолковать его.

— К чему это, леди Пестерн? — спросил он.

— Ни к чему. Мне просто вспомнился — по случаю — давнишний разговор. Мы ведь упомянули вашего отца. Я не забыла, как он и ваша матушка однажды зашли к нам с двумя мальчиками. Вероятно, этот визит не сохранился в вашей памяти.

— Вы так добры, напомнив мне о нем.

— Я поняла, что в свое время вы поступили на дипломатическую службу.

— К сожалению, я оказался совершенно для нее непригоден.

— Конечно, после первой войны, — сказала она с немного скрипучей снисходительностью, — молодые люди принялись искать себе занятие в необычных сферах. Остается только понять и принять эти перемены, что же еще?

— Поскольку я здесь как полицейский, — вежливо заметил Элейн, — мне остается только согласиться с вами.

Леди Пестерн оглядела его без малейшей тени смущения, как и полагается царственным особам. Ему пришло в голову, что она сама неожиданным образом превратилась за эти годы в полицейского.

— Мне легче, — помолчав, заявила она, — от того, что все мы именно в ваших руках. Вы поймете мои трудности. Если бы не вы, объяснить их было бы гораздо труднее.

Элейн не впервые встречался с такой точкой зрения и категорически ее отвергал. Однако решил, что на сей раз лучше промолчать. Леди Пестерн выпятила бюст, расправила плечи и продолжала:

— Нет необходимости напоминать вам о чудачествах моего мужа. Они стали всеобщим достоянием. Вы сами убедились, до какого идиотизма он опускается. Я могу только заверить вас: каким бы преступно тупым он ни казался, да и не являлся, пожалуй, он органически не способен на преступление в том смысле, в каком принято понимать это слово людьми вашей профессии. Он в самом прямом смысле не годится на роль убийцы. Или фактического убийцы, — добавила она, видимо желая уточнить свои слова мыслью, пришедшей позднее. — В этом вы можете быть уверены. — Леди Пестерн дружелюбно смотрела на Элейна. Очевидно, думал он, когда-то эта дама была темноволосой. На светлом фоне ее прически кое-где виднелись черные крапинки. Кожа лица имела желтовато-бледный оттенок, и ему подумалось, что она чем-то вытравливает чрезмерную смуглость над верхней губой. Странно, что у нее такие светлые глаза. — Я не могу осуждать вас, — снова заговорила она, не дождавшись ответа, — если вы сомневаетесь в невиновности моего мужа. Он сделал все, чтобы навлечь подозрения на себя. Однако в данном случае я вполне удовлетворена тем, что он не преступник.