Зеленые ворота
Шрифт:
Добравшись до середины каната, он задрал голову, чтобы взглянуть, сколько ещё осталось. Перебитая балка выступала на фоне темного провала высоко наверху, гораздо выше, чем он надеялся. Свободно висевший канат теперь провис под его тяжестью, образовав тупой угол, в вершине которого он находился. И в довершение неприятностей от натяжения каната корабли медленно стали сближаться, и угол становился все острее.
Цирюльник на миг усомнился, удастся ли ему когда-нибудь преодолеть такое препятствие. Вперед он мог продвигаться лишь очень медленно, и каждое очередное усилие вызывало судорогу в мышцах плеч и бедер. Он с трудом разгибал
В конце концов, однако, он добрался до края пробоины в надстройке и, собрав остатки сил, сумел туда взобраться.
Кожа на его руках была содрана, ногти обломаны и окровавлены, он истекал потом и одновременно дрожал от холода. Но зато распирала гордость, что он нашел силы и одолел собственную слабость. Теперь оставшееся представлялось легким и простым.
Тессари заглянул во тьму. Как он и предвидел, там царил хаос и разрушение от двадцатичетырехфунтового ядра из полукартауна. Разбитые переборки зияли черными проемами среди свежих обломков и щепок, отщепленных от сосновых балок и досок, разбитая посуда завалила пол, какие-то окровавленные лохмотья свисали с разбитой койки.
« — Это прекрасно будет гореть,» — подумал Тессари.
Он вынул из-за пазухи конец полотняного шнура и перетянул к себе банку со скипидаром, после чего втащил её внутрь. И тут услышал чьи-то быстро приближавшиеся шаги. Присев за грудой досок у остатков переборки, Тессари затаил дыхание. Но в ту же самую минуту подступил приступ кашля. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы он разглядел в темном проеме фигуру какого-то офицера с огромной рыжей бородой. Задыхаясь, выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил тому прямо в грудь.
Результатов выстрела он не видел, ибо дым заполнил каюту, вызвав новый приступ удушья, но услышал грохот падающего тела. Полуослепленный, волоча за собой тяжелую банку, задыхаясь, кашляя и блюя, он подполз к койке, кое-как поднялся на колени и вылил живичный экстракт на разбросанную постель. Скипидар впитался в тряпки и подушки, струей потек по полу, заполняя щели и дыры, собираясь лужей между опрокинутыми табуретками.
Теперь высечь огонь — раз, другой, третий. Ободранные, изувеченные пальцы не слушались, кресало не давало искры. Снова чьи-то близкие шаги раздались за стеной или, может быть, в соседнем коридоре. Кто-то возбужденно перекликивался.
Тессари понял, что должен взять себя в руки. На счастье кашель перестал его терзать, и он смог наконец вздохнуть спокойно. Снова высек огонь, на этот раз сноп мелких искр посыпался из-под стального молоточка, полотно, пропитанное скипидаром, вспыхнуло, и пламя начало распространяться с невероятной скоростью.
Цирюльник вскочил и отступил назад. Огонь загудел прямо перед его лицом, опалил волосы на голове, скользнул вдоль переборки, жадно облизнул её, вознесся ввысь, затрещал, охватил сухие доски, на которых пузырилась краска, прорвался сквозь дыру в стене в соседнее помещение. Тем временем другой его язык полз по полу, выбрасывая тонкие дрожащие щупальцы по следу потеков, пока не добрался до лужи, разлитой под огромной грудой хлама. Ее поверхность словно взорвалась, дерево занялось немедленно, и горячий столб пламени пролетел сквозь пустые внутренности корабля, гоня перед собой клубы дыма, которые словно длинные черные хоругви тянулись сквозь пролом в
Вопль потрясения и ярости взметнулся над палубой каравеллы. Ветер раздувал пожар, который уже перебросился на другой борт и угрожал кормовой батарее. Над головами пушкарей дымило и трещало, и тут и там взметались языки огня. Людей охватила паника, начался переполох на главной орудийной палубе.
Тессари лишь короткий миг приглядывался к делу своих рук, испытывая при этом переполнявшее больную грудь чувство гордости и триумфа. Адский жар заставил его поспешно выбраться из пылавшей надстройки, а мысль об единственном пути спасения холодом обдала его мужественное сердце.
Со смешанным чувством отвращения и жалости взглянул он на свои искалеченные, окровавленные ладони. Да, те явно не годились для новых подвигов на жестком, слишком тонком канате… Но как иначе мог бы он убраться отсюда?
Ему пришло в голову, что можно бы снять петлю с балки, опоясаться ею и рискнуть прыгнуть вниз. Но если даже не переломать при этом кости, ударившись о борт «Зефира» над самой поверхностью воды, то все равно собственными силами ему ни за что не взобраться потом на палубу, а призывы на помощь сейчас никто не услышит. Подумал он и о шлюпке, но тут же убедился, что ту отнесло течением на несколько десятков ярдов и она все дальше дрейфовала по ветру. Вплавь её уже не догнать; к тому же в ледяной воде долго не продержишься.
Нет, иного выхода не было. Он мог лишь обмотать ладони обрывками разорванной простыни, которая уже послужила для буксировки жестянки со скипидаром, и как раз этим занялся, когда тройной могучий грохот потряс воздух.
— Полукартауны «Зефира»! — промелькнуло у него в голове.
Высунувшись, он взглянул поверх задранной кормы, заметив вдалеке верхние реи, паруса и верхушки мачт с развевающимися по ветру голубыми флагами. На каждом из них были изображены три золотые короны и лев, держащий топор святого Олафа.
« — Шведы! — подумал он. — Если Томаш не собьет им мачты, или не продырявит борта ниже ватерлинии, они нас раздавят, как пустой орех.»
Он поспешно добинтовал несчастные ладони и, уцепившись за свой «обезьяний мост», как прежде, полез обратно.
Дело шло легче, хотя силы давно были на исходе. Но теперь ему предстояло одолеть большую дорогу, до самого фальшборта «Зефира», где в нескольких ярдах над окном каюты был закреплен линь.
Он раз за разом оглядывался, откидывая назад голову и выкручивая шею. Оказавшись на половине пути, услышал ещё два орудийных выстрела и ощутил сотрясение, которое едва не сбросило его в море. Корма корабля подалась от отдачи орудий, канат провис ниже и дернулся, когда «Зефир» ткнулся в корпус «Вестероса».
Тессари выругался по-итальянски, перехватил руки и снова огляделся. На это раз он на миг узрел за низким фальшбортом чью-то фигуру с занесенными над головой топором.
— Перси! — завопил он что было сил.
Перси Барнс услышал окрик, но так и не понял, откуда, да и не мог уже сдержать размаха — острие топора с глухим стуком обрушилось на край борта, перерубая канат.
Цирюльник, все ещё судорожно хватавшийся за него, понял, что летит вниз, как камень. Перед его глазами ещё мелькнула выкрашенная белым лаком корма, изгиб руля «Зефира», после чего он врезался головой в борт каравеллы, отлетел и рухнул в воду, которая с плеском расступилась, чтобы принять его содрогавшееся в агонии тело.