Зелёный мозг
Шрифт:
Маккай начал рассуждать о своей роли в делах сенсов. Когда-то, много веков тому назад, кон-сенсы с психологическим принуждением «делать хорошо», захватили правительство. Лишенные мучительных терзаний, смеси угрызений и самобичевания, лежащих в основе их принуждения, они искоренили практически все задержки и волокиты в правительстве. Огромная машина с ее неуместной властью над жизнью сенсов набирала ход, двигаясь все быстрее и быстрее. Законы выдумывались и принимались в один и тот же час. Входили в обиход незаконные присвоения, которые тратились в течение двух недель. Но все Бюро с самыми невероятными целями вырастали и разрастались, как какие-то сумасшедшие грибные наросты.
Правительство стало огромным деструктивным колесом без рулевого, крутящееся с такой скоростью, что сеяло хаос везде, чего бы оно не касалось.
В отчаянии кучка сенсов организовала Корпус саботажа, чтобы замедлить это колесо. Лилась кровь и процветали другие формы насилия, но движение колеса было замедлено. Позже Корпус стал Бюро, а Бюро было (чем бы оно ни было сегодня) организацией, ведомой в свои собственные коридоры энтропии группой сенсов, которые предпочитали тонкую диверсию насилию… но были готовы к насилию, если в нем появлялась необходимость.
Справа от Маккая открылась дверь. Его собака успокоилась. Вошел Фурунео, пристраивая рукой прядь седых волос за левое ухо. Его большой рот выдерживал прямую линию, что являлось признаком недовольства.
— Вы рано, — сказал он, похлопывая собаку, отправляя ее на место напротив Маккая и усаживаясь сам.
— Это место безопасное? — спросил Маккай. Он оглядел стену, куда глаз С провел его. Дверь для прыжка исчезла.
— Я передвинул дверь вниз по своей трубе, — сказал Фурунео. — Это место настолько безопасно, насколько я в силах сделать это.
Он сел, ожидая, что Маккай даст объяснения.
— Этот бичбол все еще там? — Маккай кивнул в сторону прозрачной стены и моря вдалеке.
— Мои люди получили приказ вызвать меня, если он начнет какое-нибудь движение, — сказал Фурунео. — Он пристал к берегу точно так, как я говорил, вмуровался в осколок скалы и с тех пор…
— Вмуровался?
— Так, по крайней мере, кажется.
— Никаких признаков чего-то внутри?
— Насколько видно, никаких. Кажется бичбол… немного ударился. Есть несколько вмятин. С чего бы это все?
— Вы, несомненно, слышали о Млисс Абнетт?
— Кто о ней не слышал?
— Недавно она истратила несколько своих квинтиллионов, чтобы нанять Калебанца.
— Нанять? — Фурунео потряс головой. — Я не знал, что такое возможно.
— Да, но едва ли могло прийти кому-нибудь в голову.
— Я читал максимально настороженного, — сказал Фурунео. — Связь Абнетт с этим делом там не объяснена.
— Она, знаешь ли, изобретательна насчет разных трюков, — сказал Маккай.
— Я думаю ее натренировали на это.
— Да, но это не исключает одной важной вещи. Она так уж устроена, что не может вынести вида страданий сенса.
— Даже так?
— Поэтому ее решение нанять Калебанца выглядит достаточно естественно.
— Как жертвы! — сказал Фурунео.
Маккай видел, что Фурунео начал понимать. Кто-то сказал однажды, что проблема с Калебанцами в том, что они никогда не оставляют следов, по которым можно что-то узнать. И это, конечно, правда. Если бы вы могли представить актуальность, существо, чье присутствие нельзя отрицать, но которое заставляет ваш разум сомневаться в ваших чувствах всякий раз, когда вы пытаетесь смотреть на него — тогда вы можете себе представить, что такое Калебанец.
«Они — это закрытые окна, уходящие в вечность,» — как выразил это поэт Масарард.
В дни первых Калебанцев Маккай посещал все лекции Бюро и все их обсуждения. Он пытался вспомнить сейчас одно такое заседание, подсказываемое неожиданным ощущением того, что оно содержало что-то значимое для решения настоящей проблемы. В нем было что-то «о трудностях коммуникации в ауре несчастья». Точное содержание от него ускользало. «Странно,» — думал он. Было такое ощущение, как будто созданная Калебанцами проекция создавала эффект влияния на память сенса, родственное эффекту видения сенса.
Именно здесь и крылась истинная причина неприятного ощущения сенса в отношении Калебанцев. Их артефакты были реальны — двери для прыжка глаза С, бичболы, в которых, как полагали, они живут — но никто никогда по-настоящему не видел Калебанца.
Фурунео, следя за тем, как этот маленький гном-агент сидит и думает, вспомнил язвительную байку о Маккае, о том, что он находился в Бу-Сабе даже раньше, чем родился.
— Она наняла «мальчика для битья», да? — спросил Фурунео.
— Что-то в этом роде.
— Максимально настороженный говорил о смертях и случаях сумасшествия…
— Все ваши люди получили дозу ангерита? — спросил Маккай.
— Я получил поручение, Маккай.
— Хорошо. Кажется, ангер способен создать какую-то защиту.
— Калебанцы стали… исчезать, — сказал Маккай. — И каждый раз, когда уходит один из них, есть много смертей и… других неприятных последствий — физические и умственные расстройства, сумасшествие…
Фурунео кивнул в направлении моря, оставив вопрос недосказанным.
Маккай вздрогнул.
— Мы должны пойти взглянуть. Но вся чертовщина в том, что до вашего вызова существовало предположение, что во вселенной остался только один Калебанец, которого наняла Абнетт.
— Ну, и как вы собираетесь поступить?
— Прекрасный вопрос, — сказал Маккай.
— Калебанец Абнетт, — сказал Фурунео. — Тоща здесь возможно хоть какое-то объяснение с его стороны.
— Не было возможности взять у него интервью, — сказал Маккай. — Мы не знаем, где она прячет его или ее.