Землемер
Шрифт:
— Прекрасный! Благодарю тебя. Чем ты сейчас занята? Мне нужно попросить тебя об одной услуге.
— Мне дома делать нечего.
— Тем лучше. Ты так добра, что я смело доверяю тебе очень важную тайну. Могу ли я верить тебе?
— Почему же нет? Говорите, — сказала девушка, пристально взглянув на меня. — Говорите скорей; уверяю, что выполню вашу просьбу. Странно, никогда я не чувствовала такой готовности выполнить желание других.
— Но пообещай мне никому не говорить об этом.
— Обещаю, обещаю, — сказала тихо Лавиния. —
— У землемера есть племянница, которую он очень любит, она для него дороже всего, ее зовут…
— Урсула Мальбон! — сказала Лавиния слегка улыбнувшись. — Зефан всегда со мной о ней говорит; мы с Зефаном очень дружны. Он рассказывает мне все, и я ничего не скрываю от него. Ведь не правда ли, приятно видеть человека, которому можно доверять тайны? Что же вы хотите мне сказать про Урсулу?
— Она здесь.
— Здесь? Где же? (Лавиния быстро посмотрела вокруг, на лице ее отразилось беспокойство). Зефан говорит, что она чудо как хороша.., правда ли это?
— Да, она хороша, но в Америке есть много хорошеньких девушек. Урсула здесь, то есть не в амбаре, а очень близко отсюда, в лесу. Она провожала своего дядю.
Посмотри сюда, в эту сторону: видишь ли это почерневшее дерево, которое стоит в поле за домом твоего отца?
— Вижу.
— А левее этого дерева растет другое, каштан, оно у самой опушки леса.
— Вижу, вижу. Я знаю это дерево, возле него есть ручей.
— У этого дерева землемер оставил свою племянницу.
Можешь ли ты сходить туда и отнести письмо?
— Нет ничего легче. Мы все, молодые девушки, ходим на это поле собирать ягоды, побегу сейчас за корзиной, а вы, между тем, напишите письмо. Никому и в голову не придет, что я иду с письмом. О, как мне хочется видеть Урсулу! Как вы думаете, согласится ли она выйти за Зефана?
— Все молодые девушки так ветрены и непостоянны, что я не решаюсь ответить на этот вопрос.
— А я могу вас заверить, — вскрикнула Лавиния, побежав за корзинкой, — что нет никого постояннее девушек.
Я приготовился писать. Вынув из портфеля все нужное, я подошел к землемеру, чтобы сказать ему об этом и спросить, не надо ли ему написать о чем-нибудь племяннице.
— Напишите, Мордаунт, что я посылаю ей свое благословение. Скажите, что старик землемер молится о ней.
В нескольких словах я объяснил Урсуле положение, в котором мы находились, потом умолял ее возвратиться к Франку и не покидать его. Напомнив ей о моих чувствах, я уверял, что они не только не изменились, но еще больше вспыхнули во мне со дня разлуки. Закончив письмо, я увидел Лавинию; она подошла к амбару, неся кринку молока; взяв от меня письмо, она поспешила в поле. Я слышал, как она кричала одной из своих сестер, что идет собирать ежевику для своих арестантов.
Я с любопытством следил за всеми движениями молодой девушки. Землемер, изнуренный продолжительной бессонницей, крепко спал. Индеец
Лавиния пошла прямо к полю и вскоре скрылась. Мои глаза были устремлены на лес, в который она вошла.
Вдруг между деревьями мелькнуло женское платье, — это была, вероятно, Урсула. Через полчаса я увидел Лавинию, которая подходила к каштановому дереву. Она остановилась, посмотрела вокруг, как будто рассматривая место, а потом поспешно скрылась в лесу. Прошло больше часа, как я больше ее не видел.
В это время Зефан подошел к амбару в сопровождении двух своих братьев; он держал в руке ключ. Сначала я подумал, что меня поведут на суд к Мильакру, но ошибся; подойдя к амбару, Зефан подозвал к себе индейца и сказал ему:
— Я думаю, скучно сидеть краснокожему взаперти?
И, наверное, ты не рассердишься, если тебе разрешат выйти отсюда и гулять на свободе?
— Конечно, — спокойно ответил Сускезус. — Индейцу дорога свобода.
— Я так и думал. Вот видишь ли что: мой старик говорит, что ты можешь выходить, но только с условием.
— С каким условием? Что я должен сделать?
— Ерунда: дай честное слово, что ты не убежишь отсюда и каждый вечер будешь возвращаться в амбар; ты обещаешь, Сускезус?
— Отчего же не выполнить это: буду возвращаться.
— Так и дело закончено. Но смотри, ты не должен приносить сюда никакое оружие, никаких инструментов.
— Понимаю, понимаю.
— Ты не пойдешь против нас, ни прямо, ни тайно, пока не возьмешь назад свое честное слово. Ты согласен на все эти условия?
— Согласен, согласен.
— Так вот и все, что требует от тебя старик, но мать моя просит тебя еще об одном условии: если бы дело здесь дошло до драки, то чтобы ты защитил женщин и детей и не обижал их.
— Зачем мне обижать их.
— Ну, смотри же, теперь мы договорились обо всем.
Ступай, куда хочешь, но помни, что вечером, когда услышишь рожок, ты должен быть здесь.
На таких странных условиях Сускезус получил свободу. Для меня эти условия были очень подозрительными, но судя по спокойствию, с каким рассуждали обе договаривающиеся стороны, я увидел, что во всем этом нет ничего особенного. Я слышал, что слово, данное индейцем в подобных случаях, считалось всегда священным и нерушимым. Желая убедиться в этом, я сказал Зефану: почему же вы не выпускаете нас, если решили освободить индейца?
— Потому что индеец — индеец, у него свой нрав, а у вас свой. Говорили о том, чтобы и вас выпустить, майор, да старик не согласился; он говорит, что хорошо знает людей и что если выпустит вас, то вы скажете: он держал меня взаперти без всякого на это права, против всякого закона, теперь я на свободе, и поэтому могу не держать своего обещания". Освободи только белого, он будет до тех пор рыться в земле, пока не найдет лазейки, чтобы скрыться навсегда. Пусть лучше сидит, теперь он в нашей власти. Вот что сказал мой отец.