Землемер
Шрифт:
— Этот же самый вопрос, любезный Мордаунт, я задавал себе уже не раз. Мне кажется, что Ньюкем успеет вовремя оповестить Мильакра. Часто правосудие идет не так быстро, как не правда; по крайней мере, правый человек всегда имеет больше перевеса. Это я чувствовал с самого маленького возраста и полностью убедился в этом с тех пор, как возвратился сюда и живу с Урсулой.
Этот ребенок научил меня всему, о чем я раньше не имел понятия. Вы от души порадовались бы, если бы послушали, как она говорит каждое воскресенье с одним стариком,
— Как! Урсула выполняет это? Я уважал ее за одну привязанность и расположение к вам, но новость, которую вы мне сообщили сейчас, доказывает еще большую доброту в мисс Урсуле.
— Да, этого ребенка сразу не поймешь. Вы не поверите, сколько скрыто прекрасного в ее душе и сердце.
Нужно с ней пожить вместе, чтобы оценить всю привязанность, всю доброту, всю чистоту ее души. Впрочем, я уверен, любезный Мордаунт, что для вас настанет когда-нибудь время понять и поверить моим словам.
— Когда-нибудь? Помилуйте! Я уже сейчас ее люблю так, как никогда в жизни не любил! Я вижу только ее, о ней только думаю! Она постоянно в моих мечтах, не скрою от вас, от нее я получил уже согласие…
Старик Эндрю удивился, слушая, с каким жаром я говорил; даже индеец повернулся ко мне с лицом, на котором выразилась радость. Увлекаемый непреодолимой силой, я рассказал еще больше.
— Да, — сказал я, схватив руку землемера, — я выполню ваши пожелания, о которых вы мне так часто говорили. Помните, как часто вы повторяли, что все ваши желания заключались в том, чтобы я женился на вашей племяннице. Сегодня, больше чем когда-нибудь, я хочу воспользоваться вашими словами и назвать вас дядей.
К великому моему удивлению, землемер не проявил никакой радости. Впрочем, я давно заметил, что с самого моего приезда в Равенснест, он не говорил мне ни слова о своем любимом вопросе, а теперь, когда я полностью согласен был выполнить его желание, он был совершенно хладнокровен. Я не мог дать себе отчет в этом и с беспокойством ждал его объяснения.
— Мордаунт, Мордаунт! — сказал Эндрю, глубоко вздохнув. — Я не хотел услышать от вас это. Я вас люблю, так же, как и Урсулу, но мне неприятно слышать о желании вашем жениться на ней.
— Вы огорчаете и вместе с тем удивляете меня, мой добрый друг. Вы всегда желали одного: чтобы я познакомился с вашей племянницей, чтобы полюбил ее и женился на ней, а теперь, когда я узнал и полюбил ее, вы отказываете мне в ее руке, как будто я недостоин ее.
— О нет, мой друг! Нет. Вы знаете, что я о вас не могу так думать, есть совсем другая причина. Я помню все, что говорил вам раньше. Что же делать! Я был старый шут, болтун, который не видел дальше своего носа, я тогда служил в армии, мы были капитанами; тогда мне казалось, что мы с вами равны, и поэтому я посмел думать, что для вас будет большая честь жениться на моей племяннице, но с тех самых
— Все, что вы мне сказали, Эндрю, совершенно противоречит вашим постоянным правилам и вашему характеру; эти мысли собственно не принадлежат вам, вы их у кого-то позаимствовали.
— Я не спорю и не защищаюсь: все это наговорила мне Урсула.
— Урсула! А откуда она могла знать и думать, что я посватаюсь к ней когда-нибудь?
— Садитесь, любезнейший Мордаунт, я расскажу вам всю эту историю. Сускезус, почему ты отошел от нас?
Оставайся, ты нам не мешаешь и можешь тоже слушать.
Садись на свое прежнее место, вот сюда, возле меня. Я от тебя ничего не скрываю. Вот в чем дело, Мордаунт. После возвращения из лагеря, когда моя голова еще кружилась от славы, от воспоминаний об эполетах, я решил рассказать о вас Урсуле то же самое, что говорил вам про нее.
Я говорил ей о вашей красоте, храбрости, бескорыстии, честности, о вашем уме и о веселом характере, вспоминал при ней о том, как часто вы веселили нас в то время, когда мы шли на штурм, одним словом, рассказывал ей все, что может и должен рассказать преданный вам друг; и эти разговоры повторялись не раз и не два, а двадцать или тридцать раз, уверяю вас, Мордаунт!
— Мне хотелось бы узнать, что отвечала на это Урсула?
— Ее ответы и раскрыли мне глаза. Сначала она смеялась, шутила, слушая меня, но однажды, когда я снова стал рассказывать ей про вас, она вдруг задумалась а потом сказала, что бедной сироте не следует и думать о подобном замужестве, что ваши родные никогда на это не согласятся, короче, что наследник генерала Литтлпэджа никогда не женится на бедной племяннице землемера.
— И вы, мой добрый Эндрю, поверили всему этому?.
— А как же? Посмотрел бы я, чтобы вы сделали на моем месте! Если бы вы послушали, как она это говорила, — вот так и западает каждое ее слово в сердце! И тогда, Мордаунт, вы, как и я, ничего бы ей не ответили.
— Скажите мне, Эндрю, неужели вы серьезно не хотите отдать мне в жены Урсулу?
— Это зависит не от меня, а от Урсулы. Ваше положение не изменилось: она по-прежнему племянница землемера, а вы — сын генерала. Поговорите с ней и сами услышите, что она вам ответит.
— Я говорил уже с ней, и ничего подобного она мне не сказала.
— Удивительно!.. Так вас не заставили ретироваться?
— Совсем нет. Мне остается теперь только получить одно лишь согласие родителей.
— Странно!.. Я всегда был холостым, Мордаунт, и, признаюсь, не очень разбираюсь в женских сердцах, но мне кажется, что нужно читать в них так, что если один раз прочитаешь белое, то в другой раз следует говорить — черное. И все же Урсула племянница бедняка землемера.