Земля 2252
Шрифт:
Артур Джонс поморщился, расистов он не любил. Его облик — смуглая кожа, черные усики и короткая бородка клинышком — действовал на белых, как красная тряпка на быка. На тех, кто считал латиносов за людей второго сорта, а в Джонсе текла изрядная доля мексиканской крови. Но он гражданин Соединенных Штатов Америки, гражданин Корпорации! А «белоголовые» официально представляют здесь правительство. Пошли они к черту! Ему нужно попасть на поезд и уехать из этого проклятого мертвого города.
— Артур Джозев Джонс?
— Это я.
Наемник пристально посмотрел на Джонса.
— Ваша личность идентифицирована. В билете указано, что вас сопровождает раб. Это он?
— Он.
— Вы идете в зал ожидания. Ваше собственность должна последовать в подвал, — приказным тоном заговорил один из «белоголовых». — До посадки на поезд вам запрещается покидать указанные места. Иначе штраф, а это будет уничтожено ближайшим патрулем. Убытки компенсироваться не будут, и вам еще придется заплатить за утилизацию трупа. Все ясно?
Мрачный, словно туча, Джонс кивнул. С ним говорили, будто он преступник. Нет! С ним разговаривают, как с куском говна! Чертовы расисты! И куда, спрашивается, подевалось «мистер» или «сэр»?
— Вас ясно? — с раздражением в голосе спросил самый высокий из тройки встречающих борт.
— Ясно.
— Тогда следуйте в зал ожидания и без задержек. Он в главном здании вокзала, а оно прямо напротив. Со шпилем.
— Да позаботьтесь, чтоб ваше животное не мозолило нормальным людям глаза.
Андрей не понимал, о чем разговор. Трындят на английском. Ясно, что Рамиресу тут не рады — насыпают американцу по полной программе, а он только мямлит и кивает башкой. Да про Ливадова, должно быть, говорят, как о двуногой вещи. Это чувствуется.
На трапе показался морпех. Он окликнул одного из наемников по имени. Томом, кажется, назвал; и пригласил подняться на борт. Троица в экзоброне разом потеряла к Джонсу и его собственности всякий интерес. «Белоголовые» направились внутрь конвертоплана.
Ливадов хмыкнул. Армейцы что-то подогнали. Наркоту, наверно, а, может, морпехи сами жаждут прикупить кое-чего. Впрочем, не его это дело, и совершенно наплевать, принимают ли здешние янки какую-нибудь дурь либо сами толкают ее коллегам по опасному военному бизнесу.
Укол боли вернул задумавшегося Ливадова к реальности. Рамирес уже хромал к вокзалу. Не утруждая себя позвать русского по-человечески, он просто потащил раба за собой, причинив тому боль.
— Ничего! — Андрей смотрел на американца. Ливадов сразу двинул за Джонсом. Спорить с ним не о чем. Не время и не место для выяснения отношений. Зато себе он мог пообещать, что, когда снова получит свободу, долго Артур Джонс не проживет.
Мимо прошли двое с погасшими взглядами. Молодая женщина и мужчина средних лет в рабских ошейниках. Одеты в грязные застиранные комбинезоны и разношенные ботинки, головы обриты, худые. Абсолютно покорные судьбе. Андрей выругался и сплюнул. Таким становиться он не желает. И не станет!
Ливадова накрыло. Вспомнился Дагестан и те непростые деньки, которые пришлось пережить на втором месяце службы во время контртеррористической операции. Вспомнилось все или почти все, что с ним сталось в двадцать третьем веке.
Нет! Он не раб, даже когда на нем ошейник! Он или умрет, или получит свободу.
Но первым сдохнет Джонс! Ненависть захлестнула Андрея, он ускорил шаг, чтобы догнать американца.
Глава 23. Стоит ли?
Евгения развернулась и торопливо зашагала прочь от дородного подполковника, который председательствовал в комиссии по гражданству. Стрелки, спроецированные на пол в шахматную клетку, вели кратчайшим маршрутом из здания полицейского департамента.
Она свободна! Это главное! И подальше от подполковника! Сама разберется со своими проблемами.
Ливадова уже успела получить сообщение от некого Громылко Геннадия Александровича. Отклонила, не читая. Потому что увидела того самого председателя комиссии, когда запросила фотографию отправителя.
Женька поморщилась. При мысли о толстом полицейском появлялось ощущение брезгливости. По началу девушка чувствовала искреннюю благодарность к комиссии и ее председателю за гражданство, но стоило лишь представить себя на Геннадии Александровиче или под ним, как к горлу натурально подступала тошнота.
Толстяк совершенно не был похож на ее первого мужчину. Владимир Воронцов брал Женьку, как хозяин рабыню, чуть ли не против воли. Только и физиологического отторжения к нему не возникало. А в последние разы, стыдно признаться, было даже приятно, она видела звезды. Девушка покраснела.
С Геннадием Андреевичем будет по-другому. Будет омерзительно, иначе не скажешь. Женька называла подполковника только по имени и отчеству, а иначе не могла. Школьная привычка лишь так обращаться к старшим. Только имя и отчество Геннадия Александровича вдруг обрели для Женьки значение чего-то донельзя противного. Фу, Геннадий Александрович! Фу-фу-фу!
Намерения подполковника сперва вызывали брезгливость, возмущение и даже злость, а теперь перестали казаться чем-то, на что стоит обращать внимание. На лице появилась ухмылка. Теперь легче, теперь все равно, подкатывал к ней толстяк или нет. Да, не зря говорят, что смех помогает. Ливадова посмеялась про себя над Геннадием Александровичем и его недвусмысленным предложением, и теперь оно никак не задевает. Потому что будто ничего и не было.
Зато Евгения отчетливо поняла другое. Профессия проститутки не для нее, хоть, по словам Киры, жить можно и жить хорошо. Только таких вот Геннадиев Александровичей будет много: толстых и худых, лысых и волосатых, как обезьяны, и вообще чужих. Женька едва не высунула язык, чтоб поплеваться.