Земля бедованная (сборник)
Шрифт:
– Шиш тебе, – мрачно ответила Лена. – Алексей Петрович, я вас…
– Знаю, – быстро сказал Костылев и обернулся. Менеджер стоял в освещенном проеме, прислонясь к косяку и сложив на груди руки.
– Нет, – отчетливо произнес Костылев, глядя ему прямо в лицо. И повторил:
– Нет.
– Мол… Мол-чать! Я… – начал было Погребняков, но поперхнулся и сипло закашлялся. Глаза его моргали, рот скривился, острый кадык судорожно ходил вверх-вниз, точно менеджер непрерывно глотает крупные предметы.
– Нет! – повторил Костылев еще раз, громче. Тело Погребнякова
– Ой, чего это он? – Лена так и прыснула. – Ой, поглядите, Алексей Петрович, да поглядите же! – и она залилась смехом.
А Костылев и так глядел во все глаза: услышав хохот, менеджер тотчас закатился в новом приступе кашля. Тюбетейка упала, шевелюра вместе с пробором сползла набок и повисла, зацепившись за левый рог, как тряпка на гвозде. Правый рог несуразно торчал из голого черепа, точно штырь.
– Молчать… – из последних сил хрипел Погребняков, извиваясь.
– Нет! – перекрывая хохот Лены, закричал Костылев. – Нет! Нет!
От каждого «нет» тело Погребнякова вздрагивало, как от удара.
– Ой, умираю… – захлебывалась Лена.
– Эй, пахан! – встревоженно позвали от входной двери. – Чего заткнулся? Команду давай!
Менеджер только хрипел. И тогда Костылев решительно двинулся вперед по коридору, таща за собой Лену, которая продолжая хохотать, все норовила обернуться. Лицо ее покраснело, зрачки расширились, по щекам текли слезы.
«Истерика», – со страхом подумал Костылев.
В эту секунду Лена замолчала и остановилась, судорожно хватая воздух полуоткрытым ртом. И сразу оборвался кашель Погребнякова. Мгновение в коридоре стояла полная тишина. Едва заметно покачивалась тусклая лампочка. По шнуру деловито спускался большой длинноногий паук. Где-то далеко глухо и безнадежно бубнили несколько голосов. «Девять, десять – деньги весить, одиннадцать, двенадцать – на улице бранятся…» – разобрал Костылев.
– Чума, вперед! – надсадным, свистящим голосом скомандовал Погребняков, и от двери тотчас отделилась громоздкая фигура. Вот он уже на свету: низкий вдавленный лоб, маленькие, близко посаженные глаза, приплюснутый нос. Лена, вздрогнув, попятилась.
– Чума! – рявкнул Погребняков. Бандит замер, держа наперевес короткий лом. – Бери…
– Нет! Нет! Нет! – перебил его Костылев.
Сухой трескучий кашель согнул менеджера пополам, свернул спиралью и кинул на пол, однако, падая, он успел еле слышно выдохнуть: «Вперед». Еле слышно, но Чума понял и рванулся вдоль коридора. Он бежал, как слепой, – прижавшись к стене, Лена с Костылевым увидели рядом пустое, бессмысленное лицо, остановившийся взгляд, услышали тяжелое дыхание – и бандит протопал мимо.
– Впе… впе… ред… – как в бреду, бормотал Погребняков, борясь с кашлем.
Послышался грохот, треск, невнятный матерный рев, но Костылев с Леной уже мчались к выходу.
В дверях выросли двое. Лиц их было не видно.
Один, маленький и суетливый, торопливо шарил в карманах, другой – широкий, весь какой-то вздутый,
«Обрез», – сообразил Костылев, сделал шаг назад, загораживая Лену, и оглянулся. Погребняков опять, как ни в чем не бывало, в тюбетейке, стоял в наполеоновской позе на пороге. За его спиной Чума, остервенело ругаясь, пытался выдрать лом, глубоко вошедший в стену.
Не выпуская Лениной руки, Костылев медленно пошел к выходу. Бандиты напряженно ждали. Когда между ними и Леной с Костылевым осталось не больше двух шагов, маленький вдруг шарахнулся и отскочил назад.
– Боров, рви когти! – раздался из темноты его панический крик. – Канай отсюда, понял? У него рога! Рога у него, у падлы, рога-а! – голос удалялся. Костылев стремительно нагнул голову и прыгнул вперед, на толстого, направив рога прямо тому в живот. Что-то сверкнуло, загрохотало, ветер пронесся над головой Костылева, и дверной проем опустел.
Но всего на мгновение… Не успели Лена и Костылев сделать и шага, как на пути у них вырос Погребняков. Костылев в растерянности посмотрел назад – Чума все возился с ломом, застрявшим в стене.
– Не озирайтесь, – Погребняков прищурился. – Был там, теперь здесь. Ерунда это. Мы же все-таки, хоть и нечистая, но сила. А сейчас, дети, – помолчав, сказал он очень ровным, слегка усталым голосом, – сейчас у нас будет разговор всерьез. Хватит, поиграли. Вас, девушка, это, впрочем, мало касается, так что придется вам пока исчезнуть.
И Лена исчезла. Пропала – и все. Костылев рванулся было вперед, но не смог сдвинуться с места.
– Вот что, Алексей Петрович, – задумчиво произнес менеджер (сейчас это был не Велимир Иванович, а снова менеджер, в хорошем костюме, с гладким барственным лицом). – Вот что… Я вас поздравляю. Я нами доволен: собой – не ошибся, и вами – испытание, надо признать, выдержали. Серьезное испытание – одиночеством и страхом. Вы достаточно смелый человек, не слизняк какой-нибудь. И не предатель. Мне, учтите, предатели здесь не нужны. Приходится, конечно, иметь дело со всякой мразью – никуда не денешься, но для серьезных дел мусор не годится. А таких, как вы, – мало. Ох, как мало! Уж я-то знаю, не первую тысячу лет существую.
Костылев хотел возразить, дернулся, но почувствовал, что тело его точно парализовано и язык не слушается.
– Итак, – продолжал менеджер, принимаясь вдруг раскачиваться с носков на пятки, – итак, что же, собственно, я могу вам предложить? А знаете – практически все! Я имею в виду все, что вы в состоянии пожелать. Это нетрудно – человеческое воображение ограничено. Деньги, власть, женщины. О, понимаю, понимаю. И все же… Ну, первым делом – вы, конечно, мечтаете вернуть себе человеческий облик. Угадал? Жить и работать среди нас не хотите, это ясно. Вас тянет к людям, которые – поверьте мне – этого совершенно не стоят, особенно, если вспомнить поведение ваших близких и сослуживцев по отношению к вам же… Супругу свою не забыли? А Прибыткова? Или вот хоть Гуреева. Достойный представитель рода человеческого, не так ли? Но вам угодно жить среди них. Что ж? Договорились.