Земля, до восстребования Том 2
Шрифт:
Дождь поутих. Картофель рассортировали и выгрузили. Продрогших, промокших до нитки лагерников снова нанизывали на длинный мокрый канат, и все зашлепали по лужам обратно в лагерь.
— Яков Никитич, что тебе дала такая длинная беседа с немцем? спросил Мамедов, шагая со своим соседом не в ногу, чтобы легче волочить кандалы и чтобы они не так звенели при ходьбе.
— Пока мы рассуждали о немецкой литературе, о ее романтической школе, наши товарищи отдохнули, слегка обсушились. А немец подарил три сигареты. Только бы не промокли.
— Так ты ж не куришь.
— Были бы сигареты, курильщики найдутся.
Колонна возвращалась в лагерь, когда городок еще не спал. Они брели по самому краю Траумкирхенштрассе, потому что по этой изогнутой улице мчались машины и ходить нужно было с оглядкой. Как на жителей другой планеты смотрели лагерники на горожан, которые им встречались.
У Этьена окоченели плечи и сильно болело под лопатками, не повезло ему с сегодняшней прогулкой на станцию.
Хотя он научился согласно шагать с Мамедовым не в ногу, ходить на поводке по скользкой дороге очень утомительно. Вот если бы на запястьях и на щиколотках было побольше мяса! А то кажется, железо сквозь тонкую кожу трет кости.
Он не может сказать про себя, что худеет, худеть уже невозможно, но он продолжает терять в весе. Сколько же он теперь весит — 45, 40 килограммов или еще меньше? Интересно, кости тоже делаются легче, тоньше или все это за счет мышц и сухожилий?
Никогда еще одышка не мучила Старостина так сильно, как сегодня. Потому, может быть, что обратная дорога идет в гору? Но вот же Мамедову и тем, кто шагает рядом, подъем вовсе не кажется крутым!
Старостин шел с трудом, сдерживая кашель. Мамедов озабоченно посмотрел на напарника — какой болезненный румянец на щеках! При его плачевном здоровье, при больных легких… Каждая лужа, в которую он ступал ногами в разбитых колодках, становилась все холодней и холодней…
Он так измучился, что с трудом волочил даже свой взгляд, и видел только лужи под ногами. Он мечтал об одном — дойти, дойти, дойти до лагерных ворот — и очень отчетливо представлял их себе. Высоченные ворота, обшитые с обеих сторон досками, связаны железным ободом, склепаны фигурными скобами, а наверху вписаны в полукруглую арку. Слева над аркой при входе в лагерь торчит узкая железная труба — это лагерная сирена.
Никогда раньше не поверил бы, что будет с вожделением и надеждой думать о воротах, ведущих за проволоку, туда, где палачествует лагерфюрер Антон Ганц со своими помощниками.
Назавтра Мамедов брел на станцию в паре с другим заключенным. Старостин не мог спуститься с нар. Он то метался в жару, то дрожал от озноба и надсадно кашлял.
О болезни заключенного R–133042 не доложили, но и на работу не выписали; помог писарь Дементьев.
Вчера Мамедов подкормил Старостина картошкой, которую утащил на станции и умудрился испечь. И очень разозлился, когда узнал, что Старостин поделился с кем–то его подарком.
— Загармар! — прошептал Мамедов на ухо больному. — Ругаюсь по–азербайджански. Загармар — яд змеи. Тебе приносят еду, как больному, а ты угощаешь всех соседей.
Трое суток Старостин не вставал. На этот раз, вопреки своему обыкновению, он признался Мамедову, и своим приятелям–итальянцам, и Шаповалову, и Пивовару, и Барте, который пришел его проведать, и переводчику Мацановичу, что чувствует себя
Какая обидная неудача! Спасли Старостина от каменоломни, направили на легкую работу, а она привела за собой беду.
Каждый раз, когда Старостина мучил надрывный кашель, он сплевывал кровь. Этого не должны заметить чужие, недружелюбные глаза. Мамедов достал Старостину старую чистую тряпку. Он прикладывает ее к губам, пытаясь унять кашель. Он страдал и оттого, что болел, и оттого, что понимал — может заразить соседей по нарам, того же Мамедова. Он уже давно не пользовался чужой ложкой, чужим котелком. Он помнил: фашисты нарочно оставляли в бараках больных с открытой формой туберкулеза, чтобы те заражали своих соседей. Да, для дырявых легких не могли пройти бесследно те дни, которые он проработал в каменоломне Маутхаузена или в Мельке, в тоннеле, когда рядом бурили, а в воздухе висела злокачественная каменоломная пыль. Мамедов знал, может заразиться, но никогда не показывал, что боится этого, накрывал Старостина своим одеялом и грел его своей спиной.
«Пожалуй, я сам виноват, что сразу не вошел в полное доверие к Старостину, — размышлял Мамедов, лежа на нарах, — не нужно было играть с ним в жмурки, называть себя интендантом. Он при своей сверхпроницательности почуял неправду. У меня не было оснований скрывать от него что–нибудь…»
Глубокой ночью, когда все в бараке спали, Мамедов повернул к соседу лицо и зашептал ему в ухо:
— Верно ты сказал тогда, в Маутхаузене. Давно пришло время знать друг о друге больше. Хочу, чтобы ты тоже был в курсе дела… Нюх у тебя тонкий. Никакой я не интендант, а работал в Особом отделе корпуса. И фамилия моя подложная. Имя тоже взято напрокат. Если по совести, то я — Айрапетов Грант Григорьевич. А по званию майор.
— Отвернись от моего кашля и спи. До подъема осталось четыре часа, не больше. Скоро мой знакомый петух–эсэсовец подаст голос. У них в курятнике подъем еще раньше, чем у нас.
130
Темнота быстро сгущалась и вскоре поглотила лагерь. Вдоль колючей ограды светились синие лампочки и горели прожекторы над воротами. Самый мощный прожектор стоял на караульной вышке, высоко на горе, и время от времени обшаривал лагерь слепящим, ищущим лучом.
Полнолуние оказалось вовсе некстати. Следовало собраться на первомайский вечер и провести его быстро. А разойтись по своим блокам самое позднее в 9 часов 40 минут вечера. Несколькими минутами позже из–за гор появится луна, она заливает лагерь таким ярким светом, что эсэсовцы на несколько часов выключают прожекторы.
Вечер должен состояться в блоке No 15, где находился Старостин и где блоковой из своих, член ЦК Испанской компартии. По решению подпольного центра каждый блок направил на первомайский вечер делегатов.
Аппель вечером 30 апреля сильно затянулся, и до появления луны оставалось немного.
У каждого блока стоял пикет, он следил за немецкими патрулями и подсказывал делегатам момент, когда удобнее выскользнуть из двери; нужно использовать каждое мгновение, пока не горит прожектор на вышке.