Земля королевы Мод
Шрифт:
Перед отъездом гостьи состоялся прощальный, семейный, неисправимо кошерный ужин. Мишка, сверяясь с какой-то бумажкой, делал фаршированную рыбу. Всегда веселая Рахиль казалась маленькой и печальной. За столом серьезный, как-то разом повзрослевший Мишка сообщил матери, что они с Рахилью уже все решили касательно будущего. После окончания школы он уезжает в Израиль, где сразу же пойдет служить в армию вместе с любимой. Администрация школы и кто-то из родственников Рахили поможет ему с документами. Если это окажется необходимым, еще до того молодые люди зарегистрируют свой брак.
Любаша подавилась рыбной костью и начала задыхаться. Пока Мишка бессмысленно таращил глаза,
Потом Мишка уехал провожать Рахиль в аэропорт и не вернулся домой ночевать. Забыв позвонить матери, он, словно в забытьи, бесцельно бродил по улицам навеки заколдованного города, вспоминал цвета, звуки, движения, слова, вкус и запах своей уехавшей возлюбленной. Несмотря на временную разлуку, он, безусловно, был счастлив.
В два часа ночи Любаша позвонила Ленке. Ленка позвонила мне. Через полчаса Светка, которая была в курсе всего, заехала за мной на своей машине. Ленке мы велели сидеть дома и пробить по своим милицейским каналам несчастные случаи, уличные правонарушения и прочее. Когда мы приехали, Любаша была уже почти невменяемой. Она кидалась на стены, разбила практически всю имеющуюся в доме посуду, остатки фаршированной рыбы висели на недавно поклеенных обоях. «Не варите ягненка в молоке матери его! – выла Любаша. – А сами-то! Сами!!!»
Отчаявшись ее унять, мы вызвали «скорую помощь». Приехавшие врачи настаивали на психиатрической больнице. Мы стояли насмерть, так как я, как специалист, знала доподлинно, что психушка Любашу добьет. Светка вывернула кошелек и позвонила четвертому мужу. В конце концов, после трех уколов Любаша успокоилась, и ее по договоренности госпитализировали в неврологическое отделение. До утра Светка курила на лестнице и каждые пятнадцать минут звонила к Любаше или к Ленке домой по мобильному телефону. Я молча сидела на стуле рядом с Любашиной кроватью.
Мишка вернулся в квартиру двадцать минут седьмого. Увидел рыбу на обоях и нашу записку. К семи он был уже в больнице.
«С лечащим врачом будешь беседовать сам,» – сказали мы. На педагогическом воздействии настаивала практичная Ленка. Светка и я пребывали в растерянности.
– Я не знаю, что там у вас происходит, – сказал Мишке пожилой невропатолог с тиком на левой щеке и белыми пальцами, странно змеящимися по пластиковой поверхности стола. – Да и не мое это дело. Я Фрейда в институте не изучал, а теперь уж мой поезд в депо ушел. Но, если я правильно понял, кроме тебя, да тех подружек, что мать привезли, больше вокруг никого нету. Так?
– Так, – кивнул Мишка.
– Тогда вот что я тебе скажу, парень. Так скажу, чтоб ты понял. У матери твоей нервов, считай, вообще не осталось. И дефицит веса по возрасту килограммов пятнадцать. Любой ветерок, инфекция, стресс ее напрочь снести может. Умрет, заболеет чем-нибудь кромешным или с ума сойдет – тут уж неизвестно, что хуже, выбирать не из чего. Она дома вообще-то ест? Белки, жиры, углеводы… Питание сбалансированное?
– Ест… Н-не знаю… – проблеял Мишка.
– Вот то-то! – длинный палец невропатолога белым червем качнулся перед мишкиным носом. – А должен бы и знать. Она тебя, орясину, вырастила, теперь твой черед об ней позаботиться. Уяснил?
Мишка молча кивнул еще раз. Невропатолог удовлетворенно хмыкнул и счел беседу с единственным родственником пациентки законченной.
– Мама, что я должен сделать? Скажи, – Мишка стоял у кровати Любаши. Со стороны они смотрелись чужими людьми. Даже всегда и всем заметное внешнее сходство черт лица куда-то подевалось.
– Я тебя никогда ни о чем не просила, – сказала Любаша и ее голос ядовито шелестел, как будто бы кто-то ногтем отковыривал серые чешуйки осиного гнезда. – Делала для тебя все и всегда. Ты сам знаешь, а чего не помнишь, спроси у моих подруг, они тебе расскажут, не соврут. Теперь прошу, первый и единственный раз: забудь эту Рахиль и всех остальных евреев тоже. Живи здесь, со мной, в своей стране, как все люди живут. Учись после школы на кого хочешь. Когда встретишь хорошую девушку, я тебе препятствовать не стану.
– Я уже встретил, – прошептал Мишка.
– Я сказала, – прошептала в ответ Любаша. – Заставить не могу. Решать тебе.
Этой же ночью Мишка, словно боясь передумать, написал Рахили письмо, в котором он разрывал их помолвку. Я не знаю, имеется ли в еврейских брачных традициях помолвка, но, если ее и нету, то все равно по сути Мишка сделал именно это. И я не знаю, как назвать это по-другому. А главное, я не знаю, как все это оценить.
Ящерка Рахиль написала еще пять писем. Мишка ни на одно из них не ответил. Тогда девушка тоже прекратила писать.
После школы Мишка демонстративно не стал никуда поступать, работал грузчиком на вещевом рынке и ждал призыва. Любаша подняла все медицинские документы с рождения Мишки до его совершеннолетия, отсортировала их в четыре огромные, аккуратно подписанные папки, проконсультировалась с юристом, установила связи с организацией «Солдатские матери России» и, как я понимаю, вполне официально и законно, по медицинским показаниям оформила Мишке белый билет.
На следующий год Мишка поступил в недавно организованное училище МЧС России. Медицинскую комиссию абитуриенты проходили в Железнодорожной поликлинике. Большинство специалистов выправившийся, да еще и поднакачавшийся от грузщицкой работы Мишка проходил сам. Только к окулисту с мишкиной карточкой ходил одноклассник Фима Герцман, и он же спустя пару дней пописал в баночку, в которой надо было сдать анализ мочи. С глазами и почками у Мишки по-прежнему были проблемы.
– Хотел бы я тоже, как ты, – сказал Фима – рыжий субтильный студент второго курса Математического факультета университета. – Окончить училище и спасать людей. И никакой тебе высшей математики…
– Так подавай со мной документы, – пожал плечами Мишка.
– Нельзя, – вздохнул Фима. – У наших уже все решено. Бабушка Цецилия сказала: вот закончит Фимочка учиться и – восходим. Пора. Хочу умереть на Святой земле. А вы потом, после моей смерти, в Канаду поедете. Там жизнь спокойная и семьи трех ее братьев-математиков… А на что мне Канада и Святая земля! Тебе я сказать могу: мне, между прочим, в православную церковь ходить нравится, а не в синагогу. Красиво там… И вообще, хотел бы я быть русским, как ты, – плюнешь на всех, и делаешь, что тебе самому по душе.