Земля Кузнецкая
Шрифт:
— Ну, конечно! — Михаил саркастически усмехнулся. — Ты же у нас специалист по новосельям.
— Нет, серьезно! — оживился Алешков. — Помнишь, на слете все выкрикивал: «А ну, кто со мной на соревнование? А ну!» Рябой такой, один глаз туда, другой сюда. Ох, веселый мужчина! Хвастался, хвастался новым домом, показал чуть не каждый гвоздь, вколоченный собственноручно.
Черепанов только вздохнул.
— И, между прочим, этот новосел все отговаривал меня; «Не суйся ты к этим емельяновцам, какой прок? Работают — просто сердцу надрыв смотреть».
— В последний раз! — поспешил успокоить Черепанов.
— Раз вы меня облекли, — и ухом не повел делегат, — я пошел.
Побывал он, оказывается, в первую очередь на дому у Севастьяна, где помог распилить чурочку на дрова, за что был потчеван кружкой холодного молока, а молоко это не то, что в столовой.
— Ну, ну… — невольно поморщился Черепанов. — У них же, наверняка, телок есть, что ж ты про него ни словечка? У телка, что ж, звездочка на лбу, хвостик с кисточкой? Может, он это… человеческим голосом говорит?
Алешков явно обиделся, но выдержал характер и дальше продолжал столь же спокойно.
Был он и в бригаде и в комитете комсомола. В комитете — новый паренек и уже за голову держится: начальник шахты вчера пообещал расформировать молодежную бригаду, сказав, что толку в ней не видит, выработка день ото дня падает: зазнались, дескать, парни.
— А они не зазнались… — Алешков придвинулся к бригадиру. — Они мучаются.
— Мучаются?.. — Черепанов помолчал с минуту. Целую бурю противоречивых чувств вызвало в нем это сообщение. Да, он очень хотел настоящей, большой победы для своей бригады. Все, что он делал сейчас, над чем думал, — все было освещено ожиданием этой победы. И вот победа как будто пришла. Но странно, почему же нет в сердце радости?
Емельяновцы мучаются…
Черепанов решительно сбросил с себя одеяло, но, прежде чем встать, спросил:
— А Савоська что ж, тоже за голову держится?
— Савоська? — удивился Алешков, — Так он же болен.
Черепанов сел в постели. — Что у него?
— Аппендицит! — Алешков простодушно улыбнулся.
— Ка-акой аппендицит?
— Какой?.. Я почему знаю? Обыкновенный, наверное.
Это равнодушие к судьбе товарища бригадиру показалось настолько возмутительным, что он даже прикрикнул:
— Путаешь ты все… милое создание!
Теперь Алешков всерьез обиделся.
— Ничего не путаю, мне его молодуха сказывала: «У Севастьяна срочная болезнь — аппендицит».
Жизнь, правда, у него ничего, полная чаша, а работа — это ж мука! Лава новая, полмесяца как нарезали, пласт три метра, на каком они еще не работали, скважины закладывают вразброс — получается сплошная стрельба, а угля… жалко смотреть.
— Ты, значит, им ни полслова о нашем опыте?
Алешков усмехнулся.
— Для какой же надобности? Чтоб они нас в два счета обставили? По-моему, на это у меня хватит соображения.
— Соображение у тебя государственное, — скупо заметил бригадир и, натянув наконец сапог, выпрямился.
Оказывается, пока он обувался, в комнату неслышно вошли Санька с Митенькой. Сидят рядком на стульях и выжидающе поводят глазами с делегата на бригадира и обратно.
«Что же делать?» Черепанов посмотрел в окно — из-за горы все еще наплывало огромное белое облако.
— Что же делать? — повернулся он к товарищам. — Выходит, победы добились? Можно крикнуть по телефону Чернову, чтоб пропечатал в газете два слова: черепановцы победили!
Митенька скучно улыбнулся.
— Конечно. И про аппендицит чтоб ввернул.
— Тоща победа, — промолвил Лукин.
— Именно! — подтвердил Черепанов и, вздохнув, быстро стащил с ног новые хромовые сапоги. А когда он надел свои рабочие резиновые «бахилы», бригадники переглянулись.
Митенька раскрыл было рот для какого-то замечания, но бригадир распорядился:
— Дмитрий, подай из тумбочки две буровые коронки. Быстро!
Когда Михаил ушел, в комнате некоторое время молчали, потом Лукин сказал многозначительно:
— М-да…
— М-да! — подхватил Митенька. — Одним словом, тронулся бригадир разоблачать наш опыт!
— А как же иначе? — быстро спросил Санька. — Как?
— Иначе никак, — согласился Голдобин. — Только эго же самодержавие!
— Что такое? — изумился Лукин.
— Самодержавие, вот что! Опыт-то общий, соревнуемся-то мы все с емельяновцами, Михаил должен посоветоваться в таком деле с бригадой, как и что. Может, и я бы что-нибудь дельное присоветовал!
Санька медленно критически оглядел товарища и на этот раз с сомнением протянул;
— М-м-да!..
ГЛАВА XXXVIII
Еще вечером, поручив все дела по управлению Филенкову, Рогов с утра решил пойти на несколько часов в шахту, на поток к Дубинцеву, но только переоделся, позвонила Галя и немного запальчиво сообщила, что «в тресте с ума сошли» — прекратили финансирование работ на уклоне, даже в выдаче насосов и транспортерной ленты отказали. Может быть, Павел Гордеевич возьмется за это сам?
— Павел Гордеевич, может быть, возьмется! Но Павел Гордеевич немного удивляется, куда до сих пор смотрела Галина Афанасьевна, — не удержался от выговора Рогов. — Неужели Галина Афанасьевна — инженер, командир целого производственного участка — не понимает, как ей не пристала роль купеческого приказчика, который только и знал, что делал «от сих и до сих».
Пришлось все же поехать в трест. Управляющего на месте не оказалось, неприятный разговор состоялся с главным инженером.
— Нечего особенно горячиться, — пожал плечами Черкашии и пустился в длинный рассказ о сверхлимитных и нижелимитных ассигнованиях. — Неужели такие прописные истины не известны начальнику шахты? Все идет своим чередом. Дополнительная смета комбинатом утверждена и направлена в министерство. На днях нужно ждать санкции. А вообще кто же не понимает, как важен уклон для «Капитальной»?