Земля Кузнецкая
Шрифт:
Степан, повернувшись вдруг к Дубинцевой, наказал:
— А хозяевам нынешней Англии скажите: если потребуется, мы не разучились воевать! Только еще страшнее будем!
Помолчали. За окном, как будто в бесконечной дали, прокричал паровоз — пять раз и потом еще два. Деловито стучали ходики на стене.
— Ну, а ты что молчишь, Аннушка? — спрашивает Зинаида Ивановна.
— Я? — Аннушка подняла голову. — Я думаю, мама… Как это правильно было сделано; фашистской Германии уже два года нет, а вот антифашистские комитеты все еще действуют. Значит, знала партия, что они будут нужны!
Рогов,
ГЛАВА XXXVII
Черепанов открыл глаза и сразу зажмурился. Прямо в окно из синего бездонного океана плыло громадное белое облако. Вот это весна! Хоть так верти, хоть эдак — все равно весна. И где еще такую весну сыщешь, кроме Сибири, — она наступает вдруг. Словно солнце вспомнит однажды утром: «Стой, есть ведь еще у меня работящая Сибирь! Что же это она до сих пор укутана в снега? Нехорошо… А ну-ка!»
И пошло! Загремят ручьи, осядут, подернутся звонкой глянцевитой коркой снежные сугробы, зачернеют проталины на лесных полянах, и, глядь, не успела просохнуть первая немудрящая кочка, а на ней уже две медуницы синеоко оглядывают окрестные дали. Здесь же, рядышком, раскрывает белые прозрачные лепестки подснежник, а в логах и распадках гремят новорожденные речки.
Послушайте в час голубой зари, когда бархатные тени лежат под нижними ветками пихтача, и — слышите? — издалека несется глухое бормотание тетеревов, а поближе будто серебряный рог запел — идет лось по тайной тропе; над болотными мочажинами завели хоровод сороки-хлопотуньи, частую дробь выбивает дятел, и где-то стороной просвистели в быстром лете две пары уток.
А день поднимается, вширь раздается, и кажется, не будет ему предела, и воздух, как молодое вино: глотнешь разок — сердцу жарко.
Почувствовав, как приятно заныло в суставах, Черепанов потянулся к часам на тумбочке. Ровно два. «Ого, так и царство небесное продрыхнешь!»
Повернулся на спину, солнце ударило прямо в нос. Чихнул. Еще раз! Рассмеялся. Тело легкое, мысли свежие, светлые… «Стой, стой, что-то такое нужно вспомнить?
Да, неужели Алешков все еще не вернулся с десятой шахты? Ну и делегат!»
Алешкова направили в бригаду Емельянова с наказом проверить, почему это в последние две-три недели «противник» как будто присмирел? А ведь было время, месяца два назад, Савоська шумел даже через газету, что у него в бригаде такие дела имеются про запас — мир ахнет.
Черепанов язвительно кривит губы: ахнуть, конечно, не долго. Втайне Михаил надеется, что Алешков принесет известие о значительном отставании емельяновцев. А хотя бы и нет, пусть попробуют угнаться за ними после того, как здесь уже все готово для перехода на новый график. По крайней мере до первого мая можно не оборачиваться, на пятки не наступят.
Черепанов немного успокаивается и с удовольствием оглядывает просторную высокую комнату. У стен — две никелированные кровати, при них маленькие столики, в углу зеркало, гардероб со всякими блестящими нашлепочками
Переехали сюда только на прошлой неделе, а уже привыкли, словно всю жизнь здесь прожили. Это все Павел Гордеевич устроил для бригады. Новое, гостиничного типа, общежитие только отделали, и начальник шахты вспомнил в первую очередь о комсомольцах. Вызвал в кабинет, прочитал приказ о переселении, потом построил в шутку по ранжиру и скомандовал:
— Смирно! По порядку номеров…
— Первый! — выскочил Митенька с левого фланга.
Конфуз, конечно. Да и откуда было им почерпнуть военной науки? В Великую Отечественную они годами не вышли. Это вот сам Рогов — другое дело — глянешь на три ряда орденских ленточек у него на груди — сердце щемит. Или Данилов — Герой!
Вспомнив Данилова, бригадир быстро оперся на локоть. Мысли стали как будто резвее. Степан Георгиевич и Сибирцев на смене. «Как-то они сегодня? Позвонить разве?»
Но Черепанову сейчас трудно поднять отдохнувшее тело с чистой теплой постели. «Успею», — думает он и, вытянувшись, с наслаждением закрывает глаза.
Дверь в соседнюю комнату прикрыта не плотно, слышны голоса, кто-то смеется. Митенька, конечно, колобродит. Вот на кого нет угомону. «О чем это они?»
— Ну что ты врешь? — кричит Санька Лукин. — Мыслимое ли дело застеклить сверху всю шахту!
— А что, ничего хитрого, — сквозь смех настаивает Митенька. — Доживем до этого времени. «Хватит, — скажут шахтеры, — помотались в кромешной тьме! Электричества тоже не желаем, давай в шахту солнышко!» — «Ах, солнышко? С удовольствием, сделайте, пожалуйста, одолжение, получайте солнышко!»
И вот снимаются сверху дикие породы, до самого угольного горизонта, на борты кладутся стропила, на них застекленные рамы — и, пожалуйста, гуляй, шахтер..
— Руки в брюки! — язвит Лукин. — Голова у тебя, Дмитрий, прямо министерская. Шахту ты застеклил, шахтеры твои через левое плечо поплевывают, а уголек, выходит, самосильно бежит на-гора?
— Чего самосильно? — теперь уже горячится Митенька. — Про стекло это я так, для фантазии… А машины зачем? За ними только доглядывай, они тебе и нарубят и нагрузят, да еще и выберут где получше… Не забывай про машины! На «Капитальной»-то у нас вот что делается — не только забойщики, а все люковые учатся. Думаешь, зря?
Черепанов с досадой крякает: «Если бы у Митеньки все так же гладко получалось на деле, как в речах, — был бы золотой человек. А то только вчера отхватил «тройку» на курсах горных комбайнеров, а речи, видишь, какие произносит… Украсил учебный аттестат бригады тройкой и в ус не дует! Надо будет поговорить с этим студентом по душам..»
Черепанов хотел уже вставать, но тут явился наконец долгожданный делегат.
Разговаривать с этим Алешей Алешковым тоже греха не оберешься. Вот и сейчас на требование бригадира немедленно же выкладывать новости — он и ухом не повел. Не торопясь разделся, причесал перед зеркалом смоляные кудри, пристально рассмотрел прыщик на щеке и наконец нехотя сообщил, что совершенно случайно побывал на новоселье у одного забойщика.