Земля наша велика и обильна...
Шрифт:
Вспомнил Юлию, ощутил, как губы сами расползаются в улыбке, и неважно, какая она у меня сейчас из восемнадцати видов: верхняя, застенчивая, фальшивая, широкая, натянутая, шутливая, простая, кривая, вымученная или какая-то еще там, не запомнил и не собираюсь, и дожать себя не дам, как она полушутливо-полусерьезно пообещала в ресторане.
Вообще с этим помешательством на имидже народ с ума сходит, всерьез уверовали, что если над ними поработает некий специалист, даже Специалист – ох уж это наше преклонение перед специалистами! – то сразу свалится
Только через четверть часа начал подходить народ, а минут двадцать спустя в дверь постучали, заглянул Белович.
– Борис Борисович, можно?
Я отмахнулся.
– Ты раньше вроде бы впирался без стука.
– Дык то раньше, – возразил он. – А сейчас и не знаю, чего от вас ожидать! Непредсказуемый вы человек, Борис Борисович. Боюсь, большинство съезда восхочет видеть во главе партии человека как раз понятного и предсказуемого.
– Боитесь, – спросил я, – или желаете?
Он вздохнул и уже без приглашения сел по ту сторону стола. Выглядит усталым, лицо помятое, словно он вчера посидел с отъезжающими на дорожку в ресторане, хорошо посидел, а потом еще и не распрощался у подъезда с подхваченной там же дамой, а продолжил очень бурно до утра.
– Боюсь, – выговорил он сокрушенно. – Просто привык я к вам, умнейший человек, это я в глаза правду-матку, и кроме того…
Он замялся, я подтолкнул:
– Что еще?
– Устал я, – признался он. – Устал от этого вечного срача, грязи, нежелания работать, неумения вести себя по-людски! Соседи – животные, на улице – тупое стадо, по жвачнику всех заманивают куда-то халявой… Как можно? Халявы надо стыдиться, халява – это позор, как такое можно вслух… За такое вообще надо изгонять из человеческого общества! Словом, захотелось хоть остаток дней пожить по-людски.
– Остаток? – переспросил я. – Тебе сколько, что про остаток?
Говорил я бодро еще и потому, что Белович у нас заметная фигура, можно сказать, старый партиец, а он поддерживает, это уже что-то, хотя и не с моих позиций.
– Да они все в остатке, – ответил он уклончиво.
Я сказал с виноватой ноткой:
– Все понятно, Василий. Однако вряд ли вот так сразу выпадет сладкая жизнь. Во-первых, Америка вовсе не бросится нас благодетельствовать. Своих негров хватает, работать не хотят, а пособие дай. Во-вторых, нас слишком много, чтобы Запад сумел накормить. В-третьих, а с чего это вдруг должны кормить? Только за то, что отдаем несметные богатства, зарытые в земле? Так скажут резонно: выройте и живите богато!
Он развел руками, улыбка получилась жалкая.
– Но хоть надежда какая-то будет. А так все хуже и хуже.
– Надежда – да, – сказал я, – возможно, будет. И даже чуть легче жить станет, если Запад пришлет
Он взглянул на меня умоляюще:
– Борис Борисович, этого надо добиться!
Я засмеялся, смех получился горьким.
– Василий, я, скорее всего, не усижу в кресле лидера партии. Карельский, когда садился в поезд, сделал заявление, что создает фракцию истинных патриотов России. У них будет своя программа… Вот взгляни, она сейчас на первых страницах новостных сайтов!.. Если не любишь читать с экрана, дождись утренних газет. Кстати, будь готов к разговору с корреспондентами. Вот-вот нахлынут! Их не было на бюро, никто не ждал сенсаций, а сейчас набегут.
Он спросил встревоженно:
– Борис Борисович, а что говорить-то?
– Да то и говори, что мне сказал. Что надоело жить в вечном сраче, в грязи, среди гор мусора и ворья, когда воровство не наказывается, когда проституция поощряется, когда срут под окнами, и нельзя хотя бы оштрафовать – такова наша система… В Штатах даже за неправильно припаркованную машину такой штраф припаяют – на всю жизнь закаешься! А за серьезное преступление дадут пять пожизненных сроков или каких-нибудь триста-четыреста лет каторги без права пересмотра срока!
Он оживился, сказал:
– Я слышал, в Штатах даже за мелкое воровство, если третья судимость, дают пожизненное!.. Это класс. А что вы говорить будете?
– У меня другие доводы, – ответил я. – У меня – география. Так что давай воздействуй на массу, а я на высоколобых.
– Это понятно, – ответил он, – вы же профессор!
– Как будто ты нет!
– Увы, я всего лишь доктор наук. Преподавать не довелось…
Звякнул видеотелефон, на экране появилось лицо Юлии.
– Борис Борисович, звонят из газеты «Акаинф», просят договориться насчет интервью.
– Началось, – вздохнул Белович, голос прозвучал испуганно и радостно одновременно.
– Не знаю такой газеты, – ответил я Юлии. – Откажи.
– Хорошо, – ответила она.
Послышался щелчок, экран померк. Белович спросил тревожно:
– Стоит ли? Нам любая трибуна нужна.
– Будут еще, – пообещал я. – Все-таки это сенсация: РНИ не просто прекращает кампанию против Америки, а предлагает воссоединить страны! Сейчас набегут…
Звякнул телефон, Юлия улыбалась одними глазами.
– Борис Борисович, поступили еще две заявки насчет интервью с вами. Из «Молодежного вестника» и «Предпринимателя».
Я подумал, предложил:
– Юлия, возьмите расписание на себя. Будут подобные просьбы, отсортировывайте третьесортные, а самые влиятельные издания продвигайте в первый ряд. И так, боюсь, охрипну, объясняя свою позицию.
– Если доверяете, Борис Борисович…
– Доверяю, – отрубил я.
Связь оборвалась, Белович взглянул на меня с опаской, вздохнул.
– Всегда бы вы оказывались так же правым!