Земля наша велика и обильна...
Шрифт:
– Ты об этом уже говорил, – напомнил он.
– Надо повторять. Даже в нашей среде не знают, что именно христианство создало науку, а с нею и все эти телевизоры, холодильники, компьютеры, Интернет! У нас слишком уж увлекались живописанием, как церковь уничтожала ученых, жгла их на кострах, отлучала от церкви. А то, что это были внутренние разборки, – умалчиваем. И что всякие мендели свою генетику создавали именно в монастырях за счет церковных фондов – молчим тем более. Нужно напирать, что мы, защищая христианский мир, защищаем цивилизацию!.. Это в самом деле так, потому такую точку зрения легко отстаивать.
– Научно-техническую
Я огрызнулся:
– А я только ее и называю цивилизацией! А все эти так называемые «цивилизации» майя, ацтеков, инков и прочие – это почти то же самое, что слово «культура» в приложении к плесени в пробирке!
Он некоторое время ел молча, я тоже занялся бифштексом, Бронштейн вздохнул.
– Борис Борисович, я тоже так считаю… но помалкиваю. Культурный человек так не должен говорить… вроде бы. Но, как я понял, будем пропаганду вести на двух уровнях: для народа – одно, для высоколобых – другое.
Я ответил, несколько задетый:
– Как будто противоречит одно другому! Просто одним ближе родной желудок, другие могут воспринять и глобальные проблемы. Но те и другие встанут в единый фронт западной цивилизации, те и другие заметят улучшение жизненного уровня. Словом, Исаак, мне сейчас вообще не на кого опереться. Так что на тебя я обопрусь, как и на остальных ребят в офисе, которые не сбегут, уж извини, обеими руками. Или локтями.
– Да хоть ногами, – ответил он польщенно, – но… Эх, была не была!
– Возможно, мы начнем вот так, вчетвером, если Лукошин все еще не считает меня предателем…
Лукошин смолчал, вид хмурый, еще не определился, а Бронштейн возразил польщенно:
– Ну да, вчетвером! Слон и три моськи. Кстати, вы слышали о заявлении Карельского?
– Что создает отдельную организацию?
– Ну, он называет это фракцией в РНИ…
– В РНИ не может быть фракций, – ответил я, – по дефолту. По самой платформе. Это просто завуалированное заявление, что начинает борьбу.
Он сказал задумчиво:
– А почему не сразу в открытую? Не значит ли, что готов к компромиссу?
Я положил нож и вилку на тарелку, взялся за чашку с кофе.
– Но какой может быть компромисс? Либо начинаем кампанию за присоединение к Америке, либо продолжаем… то, что продолжали. Если говорить честно, то это тянуть безнадежное дело, понимать, что оно безнадежное, и утешаться тем, что на наш век России еще хватит.
Он вздохнул.
– Да, конечно. А у Карельского слишком большое мнение о себе. Но он не последняя кока-кола в пустыне!
ГЛАВА 4
Через два дня состоялось мое первое после заседания партбюро выступление. Уже с новой программой РНИ. Надо бы, конечно, начать с заводов, там русский дух заметен отчетливее, РНИ традиционно опирается на верхушку высоколобых и на низы, пропуская средний класс, но на этот раз я принял предложение выступить перед аудиторией тех, кто пригласил меня первыми.
Не ахти какая, но это разведка боем: обычно наша партия не занималась средним классом, справедливо полагая, что в нем русских намного меньше, чем азербайджанцев, армян, чеченцев, даже узбеков, так что наши тезисы национализма просто вызовут отторжение. Сейчас же в большом зале собрались, как я видел, все-таки в основном русские. Конечно, среди этих русских две трети евреи, но это тоже, можно сказать, русские, в отличие от действительно нерусских
Для своего подготовительного съезда коммерсанты сняли лекционный зал Политехнического музея. Это и в самом что ни есть центре города, Лубянскую площадь все знают, и зал таков, что рассчитан на огромные толпы. Встречавший меня распорядитель хвастливо обмолвился, что это только подготовка к съезду партии, а на сам съезд соберутся в самом большом зале Москвы, какой сейчас только заканчивают строить.
Я посматривал из-за кулис, привычно отмечая нерусские хари. Их, правда, не подавляющее большинство, как мы сами говорим в своих агитках, но все-таки многовато. Дело не в том, что нерусские, вон в Америке вообще негры, но там негры – американцы, а здесь эти азербайджанцы остаются азербайджанцами, то есть мусульманами, людьми иной культуры, увы, враждебной – да-да, враждебной! – они не только не забывают свой язык, но и быстро расширяют его сферы: вот-вот потребуют строительства в Москве особых школ для азербайджанцев. Десять лет назад в Москве было четыре тысячи азербайджанцев, а сейчас – два миллиона триста. Да плюс они размножаются, как кролики, в каждой семье по десять детей… Через двадцать лет Москва заговорит по-азербайджански.
Раздался звон по металлу, я вздрогнул, это председательствующий позвонил в колокольчик. Шум в зале начал утихать, в президиуме уже расселись, важно смотрят на уходящие вдаль ряды.
– Господа, – сказал председательствующий. – Мы собрались здесь, чтобы уточнить нашу программу перед предстоящими выборами, а также обменяться мнениями, что изменилось в нашем быстротекущем мире и как нам на это реагировать. В повестке трехдневных дебатов записаны и выступления ряда лидеров политических партий… Все-таки мы – промышленники, коммерсанты, у нас нет какой-то особой политической линии, кроме процветания России, потому мы обычно распределяем голоса среди тех партий, которые, на наш взгляд…
Он завернул слишком уж сложный, на мой взгляд, оборот, но не стал выпутываться, а просто сделал значительную паузу, оглядел зал орлом, закончил приподнятым тоном, как шоумен, приглашающий на сцену комика:
– Сейчас перед вами выступит лидер партии РНИ. У них меняется программа, и мы, промышленники, первые, кто о ней услышит!
В зале некоторое оживление, но абсолютное большинство присутствующих настроены враждебно, видно по лицам и злым взглядам. РНИ для большинства пугало, хотя и разное: для чучмеков – враг, для русской интеллигенции – та стена, от которой нужно держаться подальше, чтобы не подумали, будто они с ними. А на кого оглядываются, кого страшатся, что подумают? Молчат, боятся признаться даже себе, мразь.
Я вышел на трибуну, сердце стучит часто и сильно, это хорошо, что смотрят зло, такое намного лучше, чем когда равнодушные рыла, с этими могу спорить, драться, это моя стихия…
– К великому сожалению, – начал я, – те огромные просторы, которые нашим предкам удалось захватить и освоить ценой своих жизней, мы не сумели использовать себе во благо. Если на скученном Западе осваивали каждый клочок земли, в Европе нет ни одного «дикого» дерева, все посажено лесниками, то у нас бескрайние просторы позволяли засрать одну делянку, бросить ее и двигаться дальше. А потом еще дальше. И еще: Россия-то бескрайняя!