Земля наша велика и обильна...

Никитин Юрий Александрович

Один из продавцов или, может, и сам менеджер, хрен их разберет, с приветливой улыбкой поспешил навстречу.

– Могу чем-то помочь?

– Спасибо, – ответила Юлия, – мне нужно одеть вот этого господина, и я, кажется, знаю, где это сделать.

Он намек понял, заулыбался владелице дисконтной карты и остался на месте, а мы ушли в дальний конец, где я тупо смотрел на длинные ряды совершенно одинаковых, на мой взгляд, костюмов. Юлия оставила меня торчать столбом, некоторое время пошепталась с двумя молоденькими продавщицами, те хихикали и бросали в мою сторону

оценивающие взгляды, наконец обе ринулись в чащу из пиджаков и брюк, начали снимать, рассматривать, а Юлия обернулась ко мне:

– Борис Борисович, пожалте вон в ту кабинку!..

– А что там, кино будет?

– Раздевайтесь, я все подам. Обещаю не подсматривать.

Я буркнул:

– Стоит ли тогда раздеваться? Ладно, иду.

Кабинка больше похожа на небольшую комнатку, я раньше привык примерять в настолько тесной, что и телефонная будка покажется апартаментами, здесь же ни разу не зашибся о стены, пока разделся и развесил все на крючках. Два огромных зеркала в полный рост, красота, давно себя не видел таким. Морда бледная, вытянулась, как у загрустившего коня, глаза затравленные…

Шторка слегка отодвинулась, появилась женская рука с пиджаком и брюками на плечиках.

– Примерьте сперва вот это!

– Спасибо, – сказал и добавил, принимая одежду: – У вас очень красивая рука.

– У меня и вторая тоже ничего, – ответила она из-за шторки.

Я смолчал, напяливал пиджак, вроде бы хорош, снова посмотрел на себя, еще лучше, так я выше, в плечах все еще широк, хотя французские ручки на боках все толще, портят фигуру. И вот еще какие-то прыщи на груди… К счастью, низко и слева, не видно, даже когда распахиваю рубашку чуть ли не до пупа.

Наконец вышел. Юлия и продавщицы уже ждут, защебетали на своем языке, вроде бы и на русском, и в то же время все слова непонятные, хоть в толковый словарь лезь.

Юлия потыкала меня кулачком в грудь, подергала пиджак в разные стороны, сказала недовольно:

– Плохо сидит! Так нельзя!

Девушки всполошились:

– Но это же от фирмы Морисонни Цукерман!

– Взгляните, оттопыриваются лацканы. Так вот нормально, но застегнуть – оттопыриваются.

По мне, это ничего не значило, но девушки приняли этот довод как убийственный, щебет прервался, а Юлия сказала категорически:

– Этот не годится. Борис Борисович, снимайте!

– Но, может, сразу примерить штаны? – спросил я.

Она вскинула и без того высокие брови, ухитрилась взглянуть на меня свысока, хотя вообще-то на пару пальцев ниже.

– Вы о чем это?.. Ах, об этом… Простите, Борис Борисович, но это у вас штаны, а мужчины вообще-то носят брюки.

– Ну пусть брюки, – пробормотал я.

Она удивилась:

– Зачем? Если пиджак сидит плохо, зачем примерять брюки?

– Резонно, – согласился я. – Словно и не женщина.

Перемерить пришлось целую чертову кучу. Весь упарился, не понимая, во что одеваюсь, надоело кроссовки развязывать, завязывать, ходил с висящими шнурками. Я сбился со счета, каждый раз выходил из кабинки и показывался, только что не раскланивался, чувствуя себя дурак дураком.

Меня осматривали, как козу на базаре, разве что за вымя не щупали и в зубы не смотрели. Юлия остановилась на паре штанов, то есть брюк, я уже воспрянул духом, вот-вот все эти мучения кончатся, но, оказывается, мы выбрали только «линию», а дальше велела продавщице с манжетами не приносить вовсе, кроме того, с нижней окантовкой убрать тоже. Продавщица возразила, что я вообще-то длинноногий, мне можно, Юлия заявила, что не настолько, так что не надо, я слушал и не понимал, при чем тут длина моих ног, я же не в манекенщицы или в фотомодели, что за бред, посматривал на себя в зеркало, а что, хорош, вот только пузо надо подтягивать и не горбиться, а так все в порядке…

По ту сторону занавески раздался язвительный голос:

– Борис Борисович, вы там не повесились с горя? Но крючья в таких кабинах не заложены.

– Предусмотрительно, – признал я.

Обернулся, взял из торчащей руки серые брюки. Надел уже с отвращением, вышел, Юлия оглядела меня критически.

– Та-а-ак… Нижняя окантовка брюк одинакова, что ли?..

– Сзади на четыре сантиметра длиннее! – поклялась продавщица.

– На четыре вряд ли, – произнесла Юлия задумчиво, – но и три… ладно. А почему на носке ботинка сломались, гм… как-то недостаточно…

– Но ведь выгнулось внутрь?

– Это да, – признала Юлия, кивнула мне, – Борис Борисович, выпрямитесь, я посмотрю, сколько дырочек для шнурков ваши брюки закрывают.

Я потянулся было во фрунт, потом спросил с подозрением:

– Юлия, это в самом деле так важно, или это у вас такие профессиональные женские шуточки? Чтобы отомстить ­шефу?

Продавщицы хихикнули, одна сказала другой: вот всегда они так, а Юлия отмахнулась досадливо:

– Какой розыгрыш, Борис Борисович. Верхние три дырочки на туфлях не должны быть видны. Но пять уже плохо, перебор, такое недопустимо. А две – мало…

Я огрызнулся:

– Вы что же, думаете, я буду считать эти дырочки?

Она сказала с лицемерным сочувствием:

– Надо, Борис Борисович, надо. Вот и президент, если посмотрите внимательно, когда идет к трибуне, время от времени глазки опускает. Я раньше думала, что ему стыдно смотреть на свой электорат, а теперь знаю: дырочки на туфлях считает!.. Ладно, эти берем.

Я выдохнул с великим облегчением:

– Слава богу! Наконец-то на свежий пробензиненный бодрящий воздух…

Она удивилась:

– На какой воздух? Еще придется подышать кондиционированным. Думаете, под такой костюм можно в ваших безобразных рубашках?

ГЛАВА 2

Рубашки удалось выбрать минут за десять, но эти минуты показались столетием. Я не понял, зачем столько рубах, Юлия ядовито поинтересовалась, не буду же я целую неделю ходить в одной и той же, я пробормотал, что да, конечно, не буду, хотя подумал: а почему бы и нет? Ходил же… И все мы, настоящие, ходим. И не понимаем, на фиг заводить целый гардероб, если больше одной рубашки все равно не наденешь…