Земля обетованная
Шрифт:
Я был ей благодарен.
На экране появился клуб. Внизу дата, похожая на маленькую татуировку: 25 июля 1985, 12.52. Я вижу Мириам, свою жену. Она лежит обнаженная на какой-то кровати, лицом к камере, волосы разбросаны по подушке. Над ней мужчина. Они… занимаются любовью. Это – вежливое, но неправильное название. Они случаются. Грубо, как животные, и крики, исходящие изо рта Мириам, не те звуки, что знаю я. Я слышал тихие, любящие, взволнованные стоны. Сейчас я слышу рычание, в котором не удовольствие,
Я не могу понять, кто этот человек. Все, что вижу, лишь затылок. Темные волосы, бледная кожа. Изображение черно-белое. Это не помогает. Однако мне и не хочется его видеть. Такую Мириам я никогда не знал.
Меня охватывает дрожь. Я подхожу к видеомагнитофону и начинаю нажимать на кнопки. Ничего не работает.
Тем временем они доходят до апогея. Крики усиливаются. Она употребляет слова, которые с ней никак не вяжутся. Она орет и закатывает глаза.
Я отчаянно борюсь с машиной. Хочется выстрелить в экран.
Но тут изображение пропадает. На экране появляются прерывистые линии, слышится шипение.
– Это стоило миллион долларов? – спрашивает Кайл Маккендрик.
Я, сам не зная как, направляю в него дуло револьвера и еле сдерживаюсь, чтобы не отстрелить его уродливую голову.
Но на экране снова что-то появляется. Опять Мириам. Внизу время – 16:11. Незадолго до того, как я пришел домой, если то, что мне говорили в суде, верно. Ей и Рики остается жить около часа.
– Видишь, видишь… – шепчет она.
Ее лицо обращено к камере. Это где-то еще. Она напугана, страшно напугана. Волосы прилипли к голове. Она все время откидывает их назад дрожащими пальцами, чаще, чем следует.
– Послушай, – говорит она, – я не знаю, кто ты, посмотрит ли на это кто-то еще. Я хочу это спрятать. О'кей? Не знаю…
Она уходит от камеры. Мы видим подвал. Он чище. Немного. На столе вещи: одежда и другие предметы. В углу чемодан и дорожные сумки.
– Он скоро придет. Если повезет, мы с Рики уйдем. Знаю, я не должна…
Она делает паузу, снова нервно приглаживает волосы.
– Хочется, чтобы кто-то знал. Это был он. Бирс приказал мне делать это. Я не хотела…
Мириам останавливается. В ее глазах настоящие слезы. Похоже, она не владеет собой.
– Он заставил меня делать… эти вещи. С другими мужчинами. Мошенниками. Друзьями.
Ее рот болезненно кривится.
– Я не хотела этого делать, Бирс. Бога ради, зачем ТЫ заставлял меня это делать? Мы не так уж нуждались. Я чувствую…
Она ломает руки и трясет ими, словно они у нее мокрые, а вода с них никак не сливается.
– Ужасно.
Она смотрит прямо в камеру. Серьезное выражение. Мириам говорит:
– Сейчас я возьму себя в руки.
– Он посылал меня к чиновникам. Приказывал делать то, что они скажут. Все.
Пауза. Волосы.
– Все. И ждать, ждать. Потому что в конце концов я узнаю что-то ценное, то, за что заплатят огромные деньги. Таких денег коп за всю жизнь не заработает. С этими деньгами он сможет делать все что угодно. Уехать за границу. Стать кем-то другим. Возьмет меня и Рики, и вдали отсюда мы будем жить в большом доме на морском берегу. Он говорит…
Она судорожно сглатывает.
– …мы продадим информацию тому, кто больше предложит. Бандитам. Правительству. Кому угодно. И…
Мириам вздыхает. У нее усталый, напуганный вид.
– Я ему больше не верю. И не должна была. Бирс сумасшедший.
Она движется к камере.
– Послушайте меня. Бирс сумасшедший. На вид и не скажешь. Все, кто его видит, думает, что он нормальнее всех. Но это не так. Вы не видите того, что вижу я. Здесь. В доме. Он сумасшедший, жестокий и… Думаю, что мы с Рики ему не нужны. Я не хочу уходить. Это нехорошо. Я…
Снова слезы. Трагически приоткрытый рот.
– Я делала это. В том месте… А сейчас я боюсь, что исчезну. Он может это сделать. Он может сделать все, что захочет, и никто не узнает.
Она останавливается. Откуда-то слышится шум, хотя сохранившаяся во мне крошечная частица здравомыслия подсказывает, что это она сама громко стучит ногой по полу.
– О господи. Думаю, это он пришел. Он сказал, что убьет этих людей. Он пугает меня. А теперь он здесь. Господи… Господи! Нам нужно где-то спрятаться. Спрятаться…
Экран темнеет. Старый динамик негромко шумит. По пустому темному экрану пробегают полосы.
Все смотрят на меня, каждый – по-своему.
Взгляд Стэпа говорит: «Я всегда знал, что это ты!»
В глазах Маккендрика читаю: «Скажите на милость!»
И Элис. Бедная, потерянная Элис.
Элис смотрит на меня из другого конца комнаты. Ее глаза блестят от слез и гнева, губы дрожат, она силится сказать что-то…
– Нет, нет, нет…
Это слово выскакивает из ее рта, соединяется в нескончаемую мучительную цепочку.
Я не слышу. Не хочу слышать.
И она кричит:
– Это неправда, Бирс! Скажи мне, что это неправда, и я поверю тебе!
Я подношу дуло револьвера к своему виску.
Бормочу то, что всегда бормотал. Слова выходят легко, словно они запрограммированы в моей голове.
– Не помню. Ничего не помню.
Все так просто. Легкое нажатие на теплый кусок металла под указательным пальцем, мгновенная агония.
И не будет больше такой вещи, как память. Не будет боли. Ничего больше не будет.