Земля обетованная
Шрифт:
– Рики, – говорю я, и он перестает тузить кулаками, льнет к моим ногам, плачет.
Я смотрю на Мириам и вижу в ее лице то, чего не узнаю. Она в ярости. Злится на мальчика. И на меня – за то, что я вмешиваюсь.
– Ты почему так рано? – в ее голосе мне слышится осуждение.
Жена в пыли и в паутине. Должно быть, делала что-то в подвале. В последнее время она туда зачастила.
– Мне надоело попусту пялиться на дом. А что случилось?
– Плохая мама, мама плохая, – кричит Рики
Я останавливаю его, оттаскиваю назад, нагибаюсь и заглядываю ему в глаза.
Вижу, что сынишка страшно разгневан. Это для меня новость.
– Она сказала, что мы пойдем в кино! – кричит он мне.
– Послушай, Рики, иногда взрослые обещают что-то, а потом откладывают. Такова жизнь.
– Она просила сказать тебе, что мы туда ходили.
– Знаешь, я…
В голове пусто. Не знаю, что сказать. Не понимаю, что происходит.
Мириам хватает Рики за волосы.
– Иди в свою комнату, ублюдок, – орет на него Мириам. – Марш в свою комнату. Живо!
Я моргаю. Она бьет его. Довольно сильно, по бледному личику. Рики снова заливается слезами, кричит, а потом пускается бежать по переросшей траве, мимо разбросанных игрушек, мимо велосипеда, купленного в секонд-хэнде, потому что денег на новый велосипед у нас не было. Он бежит в дом и плачет, плачет всю дорогу. Вбегает в кухню и устремляется вверх по лестнице.
Я поднимаю глаза. Занавески его комнаты быстро отдергиваются. На нее, а не на меня слетают злые, горькие слова. Затем наступает тишина.
На крыше птицы. На нас смотрят три вороны.
Это словно дурной сон. Или возвращение в место, которое выглядит как дом, пахнет как дом, и люди в нем вроде бы родные, но все не так, все чужое. Не так, как должно быть.
Она напряжена, вид усталый. Лицо осунулось. На ней белая рубашка и темные запылившиеся слаксы. Я невольно думаю: «Она одевается так, когда мы куда-то выходим». Это бывает нечасто, и мне становится стыдно от этой мысли. Волосы у нее в беспорядке. Это я тоже вижу нечасто.
– Ты сегодня рано, – снова говорит она. – Что, трудно было позвонить?
– Я живу здесь, – говорю я мягко.
– Я – тоже. Просто…
Она думает, что сказать.
– Я тоже думал, что вы с Рики пойдете в кино.
– Пи-Ви Херман, [16] – с презрением говорит она. – Я решила приберечь это приятное приключение для тебя. Хотя, когда ты соберешься, этот шедевр сойдет с экранов.
– Мириам…
– Не время. Мне нужно уйти.
16
Псевдоним американского киноактера Пола Рубенса.
– Куда?
– В одно место.
– Когда? Надолго? Зачем?
– Навсегда! – кричит она.
Я не знаю, что сказать и что делать.
– Мне скучно, Бирс. Ты что, так и не заметил?
Я качаю головой. Чувствую себя дураком.
– Не понимаю.
– Все кончено, – говорит она и поводит рукой. – Все. Я, ты, Рики. Оул-Крик. Все прошло и никогда не вернется. А знаешь главную новость?
Указывает на переросшую траву и рассыпанные игрушки. В ее глазах ненависть.
Я смотрю на нее. В голове ни одной мысли.
– Они все повесят на тебя. Я буду в другом месте, и имя у меня будет другое. Тебя посадят в тюрьму, а я наконец буду наслаждаться жизнью. Своей жизнью.
Она поворачивается. Я кладу ей руку на плечо. Она резко оборачивается и хватает меня за лицо. Я чувствую, как ее ногти вонзаются мне в кожу.
– Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться!
Я пытаюсь удержать ее, но она ушла в открытую дверь кухни, принялась искать что-то, рыскать по комнате. Я остолбенел.
Наконец пошел за ней, стал звать:
– Мирам. Мириам?
Ее там нет. Но есть кто-то еще. И не один. Двое. Возможно, и больше.
Я слышу, как закричал Рики. Громко, испуганно, а не гневно, как раньше.
Рики кричит, и наверху я слышу крик Мириам. Это ее голос, и от него у меня кровь стынет в жилах. За несколько секунд ее ненависть перешла в ужас.
В доме люди. Это убийцы.
Прежде чем я что-то успел сделать, на меня обрушивается что-то тяжелое, и я со стоном падаю на пол.
Переворачиваюсь, поднимаю глаза. Надо мной лицо, которого раньше никогда не видел, хотя что-то мне подсказывает: Джонни Лун.
– Она ждала тебя, – говорю я и чувствую кровь во рту.
– Глупая белая шлюха, – бормочет он. – Собиралась меня обмануть.
В его руке кувалда. На ней кровь. Много крови.
– Пошел к черту… – начинаю я говорить, но в глазах темнеет.
Голова вот-вот свалится с плеч.
Такое впечатление, что между моих ушей раскачивается самый большой в мире церковный колокол. Я хочу закричать и знаю, что все бесполезно.
Когда понемногу зрение возвращается, вижу, что он наклоняется и заглядывает мне в глаза.
– Где они? – спрашивает он.
– Мириам, – бормочу я.
– Она мертва. Не может сказать.
Я не могу дышать. Стараюсь превозмочь боль.
– Мертва, как и ты, – говорит он и заносит над головой кувалду.
«Нет!» – думаю я. Не говорю, потому что слова покинули мое горло, разлетелись, как чайки, покидающие побережье, когда на город наступает туман.