Земля родная
Шрифт:
Дрогнуло сердце у Паши. С Федей он всю зиму просидел на одной парте в приходской школе. Паша кинулся в город, успел к Фединым похоронам. Тесовый гроб с телом замученного мальчика четверо мужиков несли по длинной, обсаженной тополями аллее, соединявшей город с кладбищем. Народу было человек десять — самая близкая родня. Процессию сопровождал белогвардейский офицер.
С крыльца кладбищенской сторожки на похороны озабоченно смотрел церковный поп — благообразный толстячок с пышной гривой до плеч. Взглянул на офицера. Тот осклабился: дескать, не тревожься, батюшка, ничего такого-этакого не случится.
Как
Форсированным маршем возвращался в Миасс красногвардейский отряд, ходивший в Златоуст, чтобы помочь тамошним рабочим обуздать восставшую против Советской власти чехословацкую часть. Торопились красногвардейцы. Знали, что миасская буржуазия воспользовалась их отсутствием, подняла восстание. Надо было спешить.
Навстречу Красной гвардии вышел отряд белогвардейцев. У Моховой горы завязался бой. Перевес вначале был на стороне красных, и они сильно потеснили беляков. Но в это время из города выступила мятежная чехословацкая рота.
Силы стали неравными, красным пришлось отходить. Командир отряда Якубайтис с несколькими бойцами, в числе которых был и Федя Горелов, покинул Моховую гору последним. В пути ранило двух бойцов — одного ослепило шальными осколками камня, прилетевшими невесть откуда, другому пуля пронзила ногу.
Взвалив раненного в ногу на плечи, взяв за руку ослепленного, Якубайтис стал догонять ушедший вперед отряд. Федя остался, стремясь хоть на несколько минут задержать беляков, пока уйдет Якубайтис.
Паша ясно представлял себе, как все это происходило там, на густо поросшей лесом Моховой горе, которую отлично видно с Чашковки. Вот Федя, укрываясь то за валунами, то за соснами, бьет и бьет из горячей винтовки по наседающим врагам. Но их много, они охватывают Федю широким полукольцом. Крылья кольца сжимаются.
Мальчик вырывается из окружения. Он скатывается по склону Моховушки, выбегает на тракт, мчится к мосту через бурливую, но мелководную речушку Черную. Мост кое-как слеплен из свежесрубленных кругляков. Отсюда, укрывшись под настилом, Федя опять бил по врагам. В конце концов беляки с двух сторон перешли вброд Черную и замкнули кольцо. Они появились на мосту, все еще не решаясь спуститься вниз, туда, где прятался подросток. Федя слышал их осторожные и тяжелые шаги: В щели настила просунулось несколько винтовочных дул. Пули ударили в воду, разметав каскады брызг. Стрелявшие наугад белогвардейцы прислушались, видимо, все еще не решаясь пойти вниз.
А Федя, прижавшись к береговому откосу, куда не доставали пули, бледный, мокрый, стоял неподвижно, сжимая в руках еще горячую, но уже бесполезную винтовку. Он пошарил в вещевом мешке, вывернул карманы — патронов не было. Федя швырнул винтовку в речку. Но тут же отыскал ее на дне, вытащил затвор и забросил его в одну сторону, а винтовку — в другую.
Он огляделся. Саженях в двадцати ярко зеленел густой тальник, за ним виднелись мшистые береговые скалы и сосновый молодняк. Добежать бы только туда! Мальчик метнулся из-под моста. На плечи Феде сразу спрыгнуло двое солдат. Федя был пленен. Один среди толпы озлобленных белогвардейцев.
Его ругали и били. Потом повели в город. Но так как Федя огрызался и отругивался, глядя на всех ненавидящими глазами, то до Миасса его не довели, повесили.
Молчал Паша, слушая рассказы о гибели друга. Гнев и злоба кипели в душе. Захотелось встать в ряды бойцов. Но как подступиться к этому делу, Паша не знал. Ему было всего шестнадцать лет.
Белогвардейцы свирепствовали. В городе почти в каждом доме стояли казаки. Днем они спали, а ночами уходили на свои темные дела. С берегов озера Ильмень (это озеро известно теперь всему Советскому Союзу своей туристской базой) по ночам доносились выстрелы. Там расстреливали приверженцев Советской власти, руководителей Миасского совдепа, членов немногочисленной ячейки РСДРП(б). Расправа была жестокой и беспощадной. Но все затмили зверства, совершенные бело-бандитами на Тургоякской дороге, недалеко от озера Кисы-Куль.
Верстах в двадцати от Миасса стоит большое старинное село Тургояк. Теперь оно славится своими здравницами, пионерскими лагерями. Здесь каждый год проводятся всесоюзные и всеуральские туристские слеты.
В июне 1918 года в Тургояк вошла большая партия арестованных, конвоируемых казаками. Кое-кого из арестантов узнали, кое-кого удалось расспросить. Это были рабочие с концессионного медеплавильного завода английского хищника Лесли Уркварта в Карабаше. Карабашские шахты и завод отличались каторжными условиями труда. Революционное кипение было здесь особенно велико. Расправа белогвардейцев тоже была беспощадной. Хватали всех: и молодых парней, и подростков, и женщин, и старых шахтеров. Набралось 96 арестованных. Их повели в Миасс на суд и расправу.
В Тургояке партия остановилась на отдых. Арестованным не дали даже воды. Конвоиры по очереди ходили в дом кулака Шишкина и возвращались навеселе. Там, в этом доме, и было задумано черное дело.
Под вечер партия вышла из Тургояка. Медленно прошли около пяти верст. С большого Поликарповского пруда доносило прохладу. Вечерело. Всеми цветами пылал закат, но в лесу было уже темно. Цокали по камням копыта казацких коней. Порой свистела плеть и хриплый голос покрикивал: «Шевелись, краснопузые! Шире шаг!»
И вдруг в спокойной вечерней тишине резко прозвучал выстрел. Голос в конце колонны истошно завопил:
— Начинай, казаченьки! Бей красну сволочь!
Началось избиение безоружных, беззащитных людей. Их рубили шашками, пристреливали из наганов и карабинов.
— В шахту загоняй! — прокричал тот же голос.
Казаки, сгрудив людей в одну кучу, топча конями, погнали их в сторону от дороги, где зияло устье глубоких шахт (когда-то здесь были горные выработки). С криками падали люди в непроглядную темноту.
Скоро все было кончено. Казаки сбросили в шахты тех, кто был застрелен и зарублен, и уехали в Миасс. На другое утро на старую шахту набрели тургоякские ребятишки. Из-под земли из темноты доносились протяжные стоны. Перепуганные ребята не решились рассказать взрослым о своей страшной находке, о ней узнали только через несколько дней. Некоторые жители тайком, прячась от кулацких глаз, пошли к шахтам. Там уже царила тишина.
После того, как колчаковцев вышибли из Южного Урала, толпы людей из Миасса, Тургояка, Карабаша двинулись к заброшенным шахтам. Карабашские и миасские горняки спускали в шахты гробы, укладывали тела погибших, поднимали наверх. 96 гробов стояло на поляне.