Земля Серебряных Яблок
Шрифт:
Он яростно зыркнул на Торгиль.
— Ты его узнаешь? — спросил Джек.
Торгиль пожала плечами.
— Да мы столько монастырей разграбили, всех разве упомнишь?
— Неважно. От меня уж только тень осталась. А скоро и ее не будет.
Монах доковылял до скамьи и осторожно опустился на нее.
И тут Джек и впрямь узнал его. Перед ним сидел тот самый монах, которого продали пиктам на невольничьем рынке. Только в ту пору он был изрядно тучен.
— Я сердечно рад видеть тебя живым, господин, — промолвил Джек. — Я думал, тебя съели…
— Пикты? — Монах рассмеялся и тут же закашлялся. Из дальнего угла вновь донесся стон. — В наши дни они человечинкой уже не закусывают, хотя слухи такие распускают, что правда, то правда. Чтобы запугать людей: ведь пикты просто обожают, когда их боятся. Сейчас у них обычаи куда похуже.
— Что может быть хуже людоедства? — При виде жалкого состояния монаха у Джека просто сердце сжималось.
Узник превратился в настоящий скелет, на котором свободно болталась ряса. Кашель сотрясал все его тело; на щеках проступили лихорадочные алые пятна.
— Они поклоняются демонам и приносят им жертвы. Именно это и произошло с моими сотоварищами. Сперва они предложили нас эльфам в рабы. А тех, от кого эльфы отказались, в новолуние отвели в чащу. Я не видел, что там происходило, но я слышал крики.
— Неееет, — вновь простонал кто-то в темном углу.
— Слушай, чего там, во мраке, такого хорошего? Шел бы ты сюда, к нам! — позвал Джек.
— Он убьет меня.
— Кто? Монах?
— Нет! Ведьмино отродье, исчадие Вельзевула, слуга Нечистого.
— Знакомые проклятия! — хмыкнул Брут и шагнул в темноту. Послышалась какая-то возня — и Брут появился снова, таща за ногу отца Суэйна.
— Пощады! Пощады! — визжал аббат монастыря Святого Филиана, цепляясь ногтями за пол.
— Помню, все помню, как наяву! — ликовал Брут. — И побои, и ночи, проведенные за дверью в снегу, и целые недели на хлебе и воде.
И он рывком поставил отца Суэйна к стене.
— Но ты ведь не станешь мне мстить, — захныкал аббат. — Я же о твоей душе радел.
— Ага, и Гутлаку ты, надо думать, тоже только добра желал, — вмешался монах. — Что-то он к прощению не особо склонен.
Снаружи слышалось приглушенное: убба-убба… убба-убба.
— Поэтому пикты и приставили его к двери, — простонал отец Суэйн. — Чтобы меня помучить. Он одержим одной-единственной мыслью: разорвать меня на куски.
— А я и не подозревал, что он выжил, — удивился Джек.
— Он и не выжил. Ну, то есть не совсем, — объяснил монах. — Благодаря моему собрату он был уже на полпути к иному миру, но эльфы вернули его назад. Гутлак застрял между жизнью и смертью. Освободить его было бы истинным милосердием.
— Прости, господин, я столько дней провел рядом с тобой на корабле Олава Однобрового и так и не спросил, как тебя звать, — посетовал Джек.
— Зачем спрашивать об имени обреченных? — глухо отозвался монах. — Но в лучшие времена я звался отцом Севером.
— Отец Север! — хором воскликнули Джек и Пега.
— Да я, похоже, стяжал какую-никакую славу, — криво усмехнулся монах.
— Это ведь ты спас брата Айдена! — закричала Пега. — Он так тепло вспоминал тебя! Конечно же, он будет в восторге, узнав, что ты жив!
— Так, значит, Айден уцелел-таки при разграблении Святого острова, — прошептал отец Север. Суровые черты монаха смягчились. — Он всегда был славным пареньком: кротким, незлопамятным… Надо отпраздновать его спасение доброй трапезой, пусть даже наши собственные шансы уцелеть ничтожны.
При виде такого безысходного уныния Джек с трудом сдержал улыбку: со времен плавания на корабле Олава монах ничуть не изменился.
Торгиль нарезала хлеб и сыр, Пега разлила по чашкам воду. Почти все слопал отец Суэйн. У отца Севера аппетита не было, остальные только что побывали на пышном пиру. Вода оказалась на диво свежей: куда вкуснее, чем у эльфов за трапезой. В отличие от той она прекрасно утоляла жажду.
Джек рассеянно коснулся посоха и, к вящему своему удивлению, ощутил под рукою знакомую вибрацию. По телу разлилось тепло, к сердцу прихлынула радость.
— Торгиль, я чувствую жизненную силу! — воскликнул мальчуган.
Воительница схватилась за висящую на шее руну — и кивнула.
— На самом деле чувствуете вы отсутствие чар, — сурово одернул их отец Север. — Божий мир как факт — куда могущественнее эльфийских наваждений. Эльфы думают, что жизнь без иллюзий — это тяжкое наказание, а вот я охотнее стану есть простой честный хлеб да спать на доброй старой земле, чем погрязну в том, что в здешних чертогах считается жизнью.
— А ты там часто бываешь? — спросил Джек.
— Да, нередко. Эльфы находят меня… забавным. Потому они и держат при себе смертных: в качестве либо рабов, либо шутов. Эльфы не в состоянии испытывать подлинных чувств и могут лишь смотреть на них со стороны, точно нищие под окном.
После еды отец Суэйн забился в свой угол. Джеку казалось, что прятаться в темноте — куда как невесело, но аббату, похоже, не хотелось лишний раз попадаться на глаза.
Отец Север зажег второй светильник и вручил его Бруту, чтобы можно было осмотреть подземелье. Но сперва он продемонстрировал свое приспособление для отсчета времени: треснувшую чашку. Монах наполнил чашку водой и замерил, как скоро вода вытечет до последней капли.
— На Святом острове у нас были песочные часы, — объяснил он, — но эта штука работает ничуть не хуже.
Джек в жизни не видел ничего подобного.
«Ну не глупость ли? — подумал мальчуган. — Любое занятие — будь то охота, стрижка овец, сев, ткачество — требует ровно столько времени, сколько нужно; что толку считать-то?»
Но монах рассказал, что в монастырях ход времени жизненно необходимо отслеживать.
— Порядок должно соблюдать, — объяснял отец Север. — Часы подскажут, когда браться за работу, когда — молиться, когда — предаваться благочестивым размышлениям. Иначе человек, чего доброго, впадет в леность. А от лености и до других грехов недалеко.