Земля Тре
Шрифт:
Ушкуи, подталкиваемые крепкими руками, по-тюленьи выползли на берег. Глеб согнал с души набежавшую муть и пошел помогать.
Так начался путь по волоку. Этот участок суши между Водлой и Кенозером, длиною в три десятка верст, таил в себе самую большую опасность для путешественников, рискнувших отправиться на далекий Север. Раньше Глеб знал об этом понаслышке, но теперь, когда Водла осталась за спиной, его вдруг охватило чувство беспомощности. Ушкуи, казавшиеся в воде почти невесомыми, на самом деле оказались тяжелыми и громоздкими. Мужики сбросили рубахи, пот блестел на могучих спинах, хриплые вдохи и выдохи слились в единый шум, похожий
– Чудеса!..
– Чему дивишься?
– спросил Илья.
– Думал, мы еще от реки не отошли...
– Поменьше терзайся. Это только кажется, что медленно идем. Оглянуться не успеешь, как будем на Кене.
– Тише едешь, дальше будешь, - сказал подошедший Коста и протянул Глебу берестяной туесок.
– Водички хочешь?
Глеб жадно припал губами к краю, глотнул и поперхнулся - вода обожгла горло ледяным холодом.
– Откуда взял?
– Тут ручей рядом, - пояснил Коста.
– Хороша водица, правда?
– Слишком хороша, - проговорил Глеб, кашляя.
– Больше ничего не заметил?
– Заметил.
– Что?
– А вон Пяйвий покажет.
Подошел Пяйвий, протянул измятый, в рыжих пятнах ржавчины, шлем и сказал сдавленно:
– Чудь...
– Дай-ка глянуть.
– Илья взял шлем, повертел в руках.
– Обычное дело. Чудь по волоку часто рыскает, здесь пожива есть.
– Значит, встретим?
– Как повезет. Можем встретить, а можем и не встретить.
– Но шлем...
– А что шлем? Он, может быть, уже лет десять тут валяется. Знаешь, сколько народу в этих краях полегло...
Первая ночь на волоке прошла спокойно. Утром продолжили путь, но прошли всего полверсты и наткнулись на неожиданное препятствие. Поперек волока стоял, загораживая дорогу, наполовину истлевший остов судна, а вокруг белели груды человеческих костей.
– Н-да...
– сказал Коста, первым нарушив молчание.
– Сеча была знатная...
Многие черепа лежали отдельно от скелетов, а перерубленные позвонки и расчлененные наискось грудные клетки говорили о том, что бились здесь лихо и яростно, снося мечами головы и разваливая туловища пополам. У некоторых скелетов в ребрах застряли наконечники стрел.
– Чудь одолела...
– сказал с горечью Илья, оглядев место побоища. Всех ушкуйников побили и ушли.
Верить в это не хотелось, но Илья был прав. Брошенное судно, непогребенные останки - так могло произойти, только если никого из новгородцев не осталось в живых. Коста и Глеб обошли место сражения, но на глаза не попадалось ничего, кроме костей. Оружие и все, что было ценного на ушкуе, грабители унесли с собой.
Шестопал долго смотрел на то, что осталось от погибшего корабля, и вдруг сказал громко:
– Это же Бирюк! Помнишь, Илья?
– Помню. Два года назад сгинул. К Студеному морю шел... Не дошел, значит.
– Похоронить их надо, - сказал Коста.
– А то не по-людски как-то...
Глебу очень не хотелось оставаться здесь на ночь, но не согласиться с Костой он не мог.
Весь остаток дня расчищали волок и сносили кости - новгородские и чудские - в общую яму: разобрать, где чьи, было невозможно. За работой не заметили, как наступил вечер. Солнце утонуло в чащобе, напоролось на растопыренные сучья и густыми медовыми ручьями стекло по бафяной листве в землю.
– Хорош!
– выдохнул Глеб.
– На сегодня хватит.
Развели костер, один на всех. Коста взялся кашеварить. Дым, смешавшись с паром, сизой струёй потек по ветру.
– Кто сегодня в ночь?
– спросил Глеб.
– Я, - ответил Алай.
– Не зевай...
После ужина с неодолимой силой потянуло ко сну. Глеб опустился на траву, положил рядом обнаженный меч и почувствовал, как усталость сводит руки и ноги. В голове зашумели и стали мягко перекатываться теплые волны, перед глазами поплыли белые облака. Последнее, что запомнил, - сгорбленная спина Алая, шевелящего прутом в костре. Затем все задрожало, перевернулось, исчезло в тумане... возникло вновь, но вместо Алая у костра сидел обросший черной шерстью великан с собачьей головой. Он оглянулся, вонзил в Глеба свирепый взгляд, оскалил клыки и зарычал. Из пасти высунулся алый, светящийся в темноте язык, который сполз, как змея, сперва на живот великана, потом на колени, потом на землю и, извиваясь, пополз к Глебу. Трава под ним начала дымиться. Глеб ощутил удушливый запах, хотел вскочить, но увидел, что язык, словно удав, обвил ему ноги и тянется выше - к груди, к горлу...
– Коста!
– Глеб дернулся, стал шарить рукой в поисках меча и проснулся.
То, что увидел, открыв глаза, показалось страшнее самого кошмарного сна. Лес и небо были озарены ярчайшим пламенем. Раздувшись, как громадный пузырь, оно колыхалось из стороны в сторону и расплескивало багровые сгустки. Воздух был пропитан нестерпимым жаром - тело как будто окунули в кипяток. Глеб хотел подняться на ноги, но мышцы почему-то отказывались напрягаться. Он с трудом сел, протер слезящиеся глаза, и только тут до него дошел весь ужас случившегося.
– Коста, Илья! Ушкуй горит!
На четвереньках подполз к Алаю, ватными руками схватил его за плечи. Тот спал беспробудным сном, уронив голову на прижатые к груди колени.
– Проснись! Проснись!
– Глеб тряс его изо всех сил, но обмякшее тело Алая болталось в руках, как тряпичная кукла.
Глеб в отчаянии посмотрел вокруг - никто из лежавших вповалку ушкуйников не шевелился, не поднимал головы.
– Эй! Вы живы?!
Он замотал головой, как раненый медведь. Издал вопль - дикий и бессмысленный - и вдавил ладонь в красные угли костра. Боль очистила голову и придала сил. Со стоном поднялся, сжал рукоять меча и на негнущихся ногах шагнул к пылавшему ушкую. Раскаленный воздух налип на щеки, с лица градом покатился пот, волосы затрещали, обугливаясь...
– Глеб! Глеб! Сгоришь!
Чья-то рука схватила его плечо, дернула назад. Он обернулся и увидел Косту.
– Живой?..
Коста стоял пошатываясь, а в глазах плясало отраженное, как в зеркале, пламя.
– Что такое?
– спросил он голосом человека, только что очнувшегося от глубокого обморока.
Глеб ткнул острием меча в огонь, хотел сказать что-то связное, но все слова рассыпались как горох, и он сумел выговорить только одно, которое, как ему казалось, объясняло все: