Земля Тре
Шрифт:
Посыпал дождь, крупный и тяжелый. Высокие волны взлетали кверху, скалясь зубастыми гребнями и разбрасывая белую слюну, словно затеяли с небом игру - кто кого переплюнет. Справа, в колеблющейся дымке, показался берег.
– Держи прямо!
– прокричал Коста Глебу.
– До Свири недалеко осталось, авось проскочим.
Сильный порыв ветра положил ушкуй на бок. Суденышко хлебнуло бортом воды, с натугой выпрямилось. Глеб, а за ним остальные, бросились к ковшам и ведрам. Следующий порыв крутолобым зверем уперся в парус, натянул его так, что затрещали швы. Ушкуй
– Спускаем!
– закричал Коста.
– Теперь и так домчит!
Вдвоем с Глебом они схватились за конец снасти, потянули, спуская трепещущий парус. Неожиданно веревка лопнула возле самых рук. Белое полотнище, похожее на крыло исполинской птицы, взвилось над палубой, рванулось раз, другой и, оборвав второй конец, взмыло в воздух. В мгновение ока ветер безжалостно смял его, превратил в бесформенный ком и яростно швырнул в оскаленные волны.
Глеб со злостью хватил кулаком по мачте.
– Ничего!
– донесся сквозь шум голос Косты.
– Не беда, новый привяжем!
Запасных парусов было два - по одному на каждый ушкуй. Глеб помнил об этом, но грызла досада, что парус потеряли так быстро, на Ладоге, откуда до моря еще плыть и плыть.
– Не переживай, - успокоил Коста.
– Главное, живы.
До устья Свири все-таки добрались. С трудом пристали к берегу и, промокшие до нитки, сошли на землю.
– Все за хворостом!
– распорядился Глеб. В этом приказе не было нужды Илья, Коста, Сав-ва и даже Пяйвий, едва ступив на берег, бегом напра- -вились в лес. Вскоре недалеко от озерной кромки запылало сразу несколько костров, возле которых тесными кучками собрались продрогшие ушкуйники.
– Обошлось, - сказал Илья, грея руки.
– У нас парус унесло, - сообщил Глеб с сожалением.
– Бывает...
Рядом с ними кружком сидели Коста, Пяйвий, Савва и молодой ушкуйник по имени Алай. Глеб подбросил в костер веток, спросил у Ильи:
– Как по-твоему, надолго такая погода?
– К утру стихнет.
Глеб посмотрел на небо, нависшее темным чугунным куполом.
– А вдруг на неделю?
– Не может быть, - сказал Илья тоном, не допускающим сомнений. Завтра распогодится, вот увидишь. Утром поставим парус, и можно будет идти дальше.
Коста повел внимательным взглядом вдоль берега, молча поднялся.
– Куда ты?
– Пойду к ушкуям, гляну.
– Чего на них глядеть? Якоря прочные, не снесет.
– - Мало ли...
Что-то странное почудилось Глебу в этих словах. Он поднял голову, увидел освещенное скачущим пламенем лицо Косты и понял, что тот зовет его с собой. Не раздумывая встал, отряхнулся от налипшего сора.
– Схожу и я.
Илья пожал плечами и придвинулся поближе к костру. Глеб с Костой пошли к воде. Дождь все еще лил, но капли заметно измельчали, поверхность озера уже не бурлила, а лишь вздымалась упругими островерхими горбами.
– Скоро стихнет, - подтвердил Коста слова Ильи.
– Ты что-то хотел сказать?
– спросил Глеб, когда они отошли от костров шагов на тридцать.
– Хотел. Не сказать, а показать.
– Коста повернулся к кострам спиной, запустил руку в бездонный карман объемистых штанов и вынул обрывок толстой веревки.
– Что это?
– Снасть. От паруса.
– Который унесло?
– Точно.
– Ну и...
– Взгляни сам.
Глеб, недоумевая, взял в руки обрывок.
– Сюда смотри. Видишь? Конец как будто подрезан. Самую малость, всего-то разок-другой ножом провели.
– Ты думаешь...
– Вроде и незаметно, а когда потянули, веревка лопнула. Понимаешь?
Глеб вертел в руках обрывок, разглядывал разлохмаченные концы. То, что сказал Коста, не укладывалось в голове.
– Подрезали? Но кто? И зачем?
– Трудные вопросы задаешь, кормщик.
– Когда выходили из Новгорода, все было цело. Я сам проверял!
– Тише! Я тоже проверял. Значит, кто-то из наших...
– Из ребят? Не верю!
– Больше некому.
– А вдруг ты ошибся?
– Но ты же видишь...
– Я?
– Глеб еще раз посмотрел на куцый обрывок.
– Ничего не вижу. Веревка перетерлась и лопнула. Обычное дело.
Коста не стал спорить и отвел взгляд в сторону.
– Может, ты и прав... Идем спать.
Ночевали на берегу, возле тлеющих головешек, от которых тянуло приятным теплом. Дождь прекратился, лишь вода в озере недовольно шумела, выплескивая остатки дневной бури. Глебу спалось плохо, из головы не шли слова Косты. Он ворочался с боку на бок, думая о завтрашнем дне и о дальнейшем пути.
Где-то за полночь сквозь плеск волн ему почудились какие-то звуки - то ли стук, то ли треск. Он приподнялся и стал напряженно вслушиваться. Да... В той стороне, где стояли ушкуи, как будто что-то стучало - равномерно и глухо. Ему даже показалось, что звук идет откуда-то снизу, из-под воды. Он поднялся на ноги, бросил на угли пучок хвороста. Из пепла юркой длиннохвостой ящерицей выскользнуло пламя. Мрак, вытесненный из круга, еще плотнее сгустился окрест. Ночь хранила тайну.
Намаявшиеся за день ушкуйники спали. Глеб не стал никого будить, взял горящую ветку и, стараясь ступать тише, направился к озеру. Пока шел, непонятные звуки стихли. Оба ушкуя мирно стояли у берега, колыхаясь на волнах. Глеб подумал, что надо бы для проверки забраться хотя б на один, но одежда уже подсохла и лезть в холодную воду совсем не хотелось. Он постоял на берегу, не заметил ничего подозрительного и вернулся обратно.
Утро, как и предсказывал Илья, встретило проснувшихся путешественников хорошей погодой. На небе не было ни единого облачка.
Позавтракав, быстро поставили новый парус, и оба судна двинулись по Свири, оставив позади неласковую Ладогу. Весь день Глеб и Коста простояли на палубе. Ко вчерашнему разговору Коста не возвращался, и Глеб решил не рассказывать о своей ночной прогулке.
Так, подгоняемые поветерьем, плыли до вечера. Когда миновали очередную излучину, Коста вдруг сказал:
– Хлеб кончился. Надо бы лепешек напечь.