Земля у нас такая
Шрифт:
– А что - язык чешется? На вот, почеши... - Витя бросил ему хворостинку, не переставая выдавливать пяткой в земле ямку.
– Пусть тогда Леня отцу скажет, бригадиру! - наседал Гриша.
– Не буду я ничего говорить! - отказался я. - Плакал дед... Пел и плакал... Вы же знаете, у него сын-летчик с войны не вернулся...
– Пастух он хороший, поискать такого... И человек добрый... - Витя уже закруглил свою ямку, хоть мяч клади.
– Добрый?! - вскочил на ноги Чаратун. - А ты ручаешься, что он и завтра не напьется? Если не теленка утопит,
– Ты мне не размахивай около носа, я тоже могу! - разозлился Хмурец. Он же не бандит какой-нибудь и не разбойник.
– Он партизанским разведчиком был! - добавил я.
"Что это сегодня нашло на Гришку?"
– Дай тебе волю, так ты и в суд на него подать... - Хмурец месил пяткою, разрушал свою ямку. - А ему, может, помочь надо! Шефство над ним взять! Помните, как тимуровцы помогали старикам?
Чаратун с презрительной миной покусывал губу со шрамом.
– Вы - как хотите, а я молчать не буду. Такое прощать нельзя.
Схватил майку, сдернул с ветки трусы. Трусы натянул быстро, а майка сырая, свернулась на спине жгутом.
Я заступил ему дорогу. Витя стал рядом со мной, упирая кулаки в бока.
– Сядь, вояка!..
У Гриши побелели, задрожали губы, кажется, даже глаза побелели. Схватил штаны и рубаху, пошел, набычившись, прямо на нас.
И тут Витя отступил в сторону, я - в другую...
Нет, мы не испугались... Просто не знаю, как это вышло. Смотрим, как удаляется, подергивая плечом, поправляя майку, Чаратун. Дышим - как после борьбы.
– Ты почему не хватал его? - говорит Витя.
– А ты почему?
– Я... Я...
– Я тоже - "я... я..."
И верно - не драться же с Гришкой! Мы еще никогда между собой не дрались, сколько дружим...
Противно на душе...
Еле дождались дедов.
Первый раз возвращались без Гриши.
Мы шли, оглядываясь, и видели, что оба деда все разговаривают и разговаривают, не могут расстаться... Два друга... Потом дед Адам зажал под мышкой торбу с чем-то, пошел к Студенцу.
Мой отец с работы возвращается поздно. Иногда мать ругается с ним из-за этого, упрекает, что скоро и ночевать будет в бригаде. Вот и сегодня просто не дождаться... А как бы хотелось поговорить с ним обо всем! Отец очень уважает Стахея Ивановича, они дружат еще с партизанских времен. Дед Стахей ему и другим партизанам жизнь спас. Только я не знаю подробностей...
Солнце, большое и багровое, в фиолетовой дымке, уже было на горизонте, когда во двор несмело зашел дед Стахей. Стал, мнет в руках картуз, вздыхает.
– Что, Левонка, нету еще батьки дома?
– Нету.
– Ах, Микола-угодник... Это ж надо, а? И приключится такое...
Дед потоптался и уселся на ступеньку крыльца, притих. Только изредка вздыхал...
Из сарая вышла мать - доила корову.
– Ты что же это не вынес деду стул? Ой, где вы так перемазались торфом?
– Не говори, Варвара, не спрашивай... - начал еще глубже вздыхать пастух.
Мать зашла в дом, но вскоре опять выглянула.
–
– Зачем тебе, доченька, лишние заботы? Спасибо, и так меня смотришь, как родного... - говорил Стахей Иванович, но все-таки пошел в сени.
Мы еще немного подождали отца и сели ужинать. Дед Стахей выпил только кружку молока и вышел, опять уселся на крыльце. Отцовская рубаха была деду велика, даже пальцев не видать из рукавов. Дед не стал их подворачивать.
Наконец приехал отец.
– Что, Стахей Иванович? Неувязки? - сразу спросил он бодрым голосом.
"Все уже знает... - понял я. - Донес Чаратунище!"
Когда я ставил отцовский велосипед в сенях, с улицы послышался свист Хмурца. Я насторожился, но свист не повторился...
– Неувязки, Алексейка, неувязки - хай их немочь... Кругом я виноватый... Придется, видать, сидеть на пенсии да вьюнов ловить...
– Не выдержите, не усидите... Разве я вас не знаю? - отец устало опустился рядом с дедом на ступеньку, начал закуривать.
Вдруг свист с улицы повторился - и раз, и другой, и третий. Что-то, наверное, важное случилось, если в такую пору... А тут и деда с отцом послушать хочется!
– Как у вас с дровами, Стахей Иванович? А то дал бы кому-нибудь наряд, пусть бы привезли.
Отец усиленно дымит папиросой - со всех сторон атакуют комары.
– Есть дрова, не надо... Лучше другому кому... Спасибо...
А потом и начали - о погоде, о видах на урожай, о телятах... Как будто это самое интересное на свете!
Я убил на ногах, руках и лице сорок одного комара, пока дед засобирался домой.
– Не надо, сынок, ничего мне говорить... - сказал отец, как только за дедом стукнула калитка. - Я знаю Стахея больше, чем кого другого... В блокаду немец прижал нас с той стороны к Неману... И на этом берегу везде посты и засады были... А Стахей Иванович тогда у нас еще связным был, не в отряде... Пробрался ночью на лодке... Ты знаешь тот песчаный островок на Немане? Его заливает весной... Так вот Стахей всех нас перевоз туда. Лежали под кустами в воде по ноздри... Целые сутки! Мне тогда семнадцать было... А каратели лазили вокруг, ломали голову - не могли додуматься, куда мы провалились... Печатали потом в газетке, что всех нас уничтожили... Ну, пошли спать, завтра вставать рано... Клевера начнем косить...
– Я сейчас! - А сам стремглав на улицу.
Витя терпеливо ожидал меня на скамье под забором, играл колечком-подшипником.
– Ты чего свистишь в такое время? Сна на тебя нет...
– Молчи, Лаврушка! - горячо зашептал он. - Только что отец рассказал: на химкомбинате экскаватором выкопали обломки самолета, мотор. И останки летчика нашли... Сохранился его планшет с документами, только истлели бумажки, ничего в них нельзя прочитать. И пистолет нашли - одна ржавчина... Мотор и вещи в областной музей передали...