Земля у нас такая
Шрифт:
Двор деда Стахея зарос муравкой и подорожником - косить можно. Никакой живности, кроме кур, дед не держал, вытаптывать было некому. Молоко он приносил домой с колхозной фермы, выписывал иногда в канцелярии колхоза мясо и сало.
Хатенка у него старая, ни у кого уже и нет такой. Двор тянулся вдоль нее, а у сарая сворачивал коленом в сторону, потому что сарай стоял поперек усадьбы.
В этом "колене" и начали раздеваться: здесь мы были скрыты от людских глаз постройками и деревьями со всех сторон.
Под
Сперва мы взялись за сосновые бревна. Пот катил с нас градом, опилки прилипали к рукам, к лицу, шее. Нам хотелось чесаться, как поросятам. Хорошая была пила у Витькиного отца, въедливая! Только тяни, а она так и вгрызается в дерево, так и вгрызается...
После этих огромных бревен мы передохнули. Потом взялись за березовые. Завалили чурками весь двор...
Кололи по очереди: то Витя, а я складывал у стенки сарая, то возился у поленницы Хмурец, а колол я. Если бы потяжелее топор, было бы лучше, конечно.
Ну и устали мы! Хмурец даже улыбаться уже не мог. Он только сказал:
– Ну, вот... - и покачнулся.
Не лучше чувствовал себя и я. Но меня распирало от гордости: сколько дров напилили, накололи! За полдня... Если б надо было дома столько сделать, то хватило б на целый день и нам, и Грише.
Издалека донеслась песня:
Ой, жарам гарыць калiначка ў лузе...
О-го-го-о! Э-гэй! У лузе-е!
– Женщины с косовицы идут! Бежим!
Витя схватил пальто, напялил на себя. Я начал подсовывать ему под полы пилу...
– Ой! Что я тебе - бревно, да?
Чуть Витьку не перепилил!..
Хмурец сбрасывает пальто, кое-как заворачиваем в него пилу и топор убегаем.
Только успели разложить инструмент по местам, вытряхнуть и повесить на место пальто, как во двор зашли мать и сестра Хмурца, повесили на забор грабли. Лица у них какие-то просветленные - наверное, наработались и напелись всласть.
– А ты куда? Сейчас обедать будем... - хотела задержать Витю мать.
– Я быстренько! - отмахивается он.
Мы бежим к речке. Тело горит от опилок.
Ах, с каким наслаждением мы искупались! Какая благодать - летняя речная вода!
С важным и независимым видом прошлись около Стахеевых телят. Смотри, мол, дед, с реки идем. Ни о каких дровах и слыхом не слыхали...
По дороге домой Витя сказал, что одних дров мало. Надо каждый день помогать деду пасти телят.
– И знаешь что? Сегодня в клубе показывают "Веселых ребят". Про пастуха, помнишь? Поведем Стахея Ивановича - нахохочется, про свое горе забудет...
Как только я объявил дома, что пойду после обеда пасти телят, мать обрадовалась.
– Вот и хорошо. Возьмешь ведро, заодно и своего напоишь. А вечером приведешь теленка домой.
Взял ведро, разве не
Витя, увидев у меня в руках ведро с пойлом, затянул:
– Во-от еще... Ладно, ты тащи, а я к Гришке забегу, может, и он пойдет. На тропинку сразу выходи, там встретимся!
Я напоил теленка. Чтобы не идти лишний раз домой, ведро замаскировал в кустах. У тропинки сошлись с Хмурцом одновременно.
– Не пойдет Чаратун, отказался... "Всадника без головы" читает, сказал Витя.
– Сам он без головы. Обойдемся!
Пустились напрямик, перепрыгивая мелиоративные канавы.
Дед Стахей сидел у костра. Над ним возвышался, как та мачта электролинии, дед Адам. Его борода, длинная и узкая, хоть нитки пряди, развевалась на ветру.
Адам переступает с ноги на ногу, болезненно морщится, ощупывает поясницу. Мы садимся без приглашения, подвигаемся, давая место у костра и Адаму. Но он не садится, вытаскивает из кармана свернутый кольцом новый ремень.
– На вот, возьми... Ведь порвал ту фрицевскую дрянь, когда бычка тянул.
Стахей Иванович растерянно заулыбался, повертел ремень и так и сяк. Красивая штука: вдоль две белые полоски, на латунной пряжке перламутр. Залюбовался, забыл даже поблагодарить.
А что это за "фрицевская дрянь" у него? Почему он не спешит с этой дрянью расстаться, хотя ремешок на нем - смотреть не на что: свернулся чуть ли не трубкой, весь в трещинах, в одном месте даже связан, узел торчит.
– Гм... А у тебя здесь доброе пастбище. Привесы у телят велики? спрашивает Адам.
– В мае суточный привес - по полкило на голову, а в этом месяце еще не взвешивали... - отвечал дед Стахей. - Не хотят пастись, лихоманка их побери... Трава еще не вкусная... Вот когда залужение на всех "картах" проведут - будет другое дело. К Неману иногда подпускаю... Там хоть травы меньше, но суходол, любят там походить. Далеко, правда, оттуда уже на ночь не гоню в телятник, там ночую...
Ой, совсем не о том говорят деды... Неужели это не интересно?
– Говоришь, по пятьсот? А мои в прошлом месяце по четыреста... У вас в колхозе только от привесов пастуху платят или количество телят тоже учитывают?
– И то, и другое. Зарабатываю хорошо, а девать некуда. Сколько мне жить осталось - может, год, может, два... Это у тебя внуков, как маку в маковке...
– Ничего, ничего... Запас беды не чинит... - Адам закряхтел, согнулся, присел у костра. - Так ты меняй ремень, меняй... А то опять портки потеряешь, как тогда в лесу...
Стахей Иванович засмеялся, закашлялся, голос стал сиплым. Вытер глаза.
– Ах, чтоб тебе пусто... Ну и фриц тогда попался! Здоровенный, как бугай! Куда там нашему бычку!