Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

Врать приходилось и много и часто, и не только жене. Джульетту он заверял, что спит только с ней. Тогда как чув­ство вины и боязнь быть уличенным в измене толкали его на интимную связь с нелюбимой супругой.

Силы таяли. Терзали душевные муки. От постоянной лжи болела голова. Во сне мучили кошмары. В основном, снилась бабушка.

Первой не выдержала жена. Предложила развестись. Бы­ла убеждена, что это его отрезвит. Но Седой всегда плыл по течению, а течение несло к Джульетте. И он ушел от жены, в никуда, оставив ей квартиру

и автомобиль... К тратам на Джульетту прибавились плата за съем квартиры и алименты дочери.

На фирме тоже дела ухудшались. Вечно не выспавшийся, часто с похмелья. Как сотрудник Евгений Танелюк все мень­ше и меньше устраивал руководство. Участились опоздания, имели место прогулы. Попытки начальника обсудить создав­шееся положение дел наталкивались на глухое угрюмое мол­чание.

Сослуживцев пугало его загадочное поведение. Во время обеда он мог вбежать в образе священника и заорать:

– Безбожный пир! Безбожные безумцы! Вы пиршеством и песнями разврата ругаетесь над мрачной тишиной!..

Мало кто догадывался, что это монолог из «Пира во время чумы».

Люди стали его сторониться.

Но и самого Евгения, после общения с театральной бо­гемой, после ночных споров о смысле жизни, - раздража­ли и выводили из себя пустые разговоры сослуживцев. Он неоднократно срывался и обвинял их в мещанстве и лице­мерии.

Словом, отношения с коллективом и прежними товари­щами портились со скоростью двадцать четыре часа в сутки.

Картина вырисовывалась следующая: либо ждать, когда его уволят по статье, либо уйти самому. К тому же совмещать работу главбуха с профессией актера не получалось.

Он написал заявление об уходе по собственному жела­нию. После чего недели две не просыхал. От страха перед бу­дущим. А перспективы были туманные. Он много ныл и жа­ловался на судьбу.

Вообще-то он не запойный. Он пьет в меру, но регулярно. Полагаю, это лучше, чем совсем не пить по полгода, а потом срываться в крутой штопор. Хотя: чужие болезни обычно ка­жутся менее страшными.

Крутые перемены в жизни не прошли для Жени даром (его мать, узнав, что он бросил семью и работу, прокляла и Джульетту, и всех студийцев вместе взятых заодно). Он об­рюзг, поседел: на лице приютились крупные и мелкие мор­щины...

Многие утверждают, что и характер у него испортился. Раныне-де он был добрым и веселым, а теперь, мол, он злой, раздражительный.

Особенного веселья я в нем действительно не наблюдаю. Но чувство юмора у него не отнять. А приступы раздражи­тельности придают его угрюмым шуткам неповторимое оча­рование.

И как бы там ни было, Танелюк остается самым обаятель­ным актером в студии. Есть в нем что-то леоновское.

Глава девятая

 Последняя сплетня

Сидим в полутьме зрительного зала. Наблюдаем прогон спектакля «Счастливчик умирает в одиночестве». На сцене красавица Самойленко и Бурлака. В первом ряду Дуче. Творит.

– Ира, - восклицает он, - возьми пистолет покрепче! Что он болтается у тебя в руке, как член паралитика? Давайте финал. Делаем переход по свету! Стык!

Утвердительно кивнув, Самочка и Бурый встают на свои позиции.

Я предлагаю тебе остаться со своей семьей, - проговари­вает Ира свой текст.

Я сам решу, где и когда мне умереть, - отвечает Бурый.

Ты упрямый ублюдок.

Наступившую тишину через четверть минуты разрывает отчаянный вопль Нельенова:

– Лена! В чем дело? Мозги включи! После реплики «ты уп­рямый ублюдок» - полный ЗТМ! А по затемнении - музыка.

Что непонятно?

Сверху доносится приглушенный голос Кандалаевой, на­шего осветителя:

«Ты упрямый ублюдок». Я записала.

А раньше это сделать нельзя было? Включи мозги.

Седой чуть склонился ко мне и шепотом спрашивает:

Чего это она всегда мозги отключает?

Видимо, сей процесс происходит автоматически. Вооб­ще-то она тетка умная, но лишь только включает пульт - моз­ги тут же отключаются.

Ты считаешь, она умная?

Это я так, для красного словца.

Мы сидим втроем: Танелюк, Котова и я. Котя убивает вре­мя игрой в тетрис по мобильному. Седой скучает. Я порчу зрение чтением.

– Что читаешь?
– спрашивает Жека.

– Да вот Юза Алешковского... юзаю. Все романы в форме длинного монолога. Только матов много. Я лично не против, если мат необходим, но так...

– А я вчера начал читать историю УПА.

С чего это ты вдруг? Откуда в тебе такие УПАднические

настроения?

Полезно знать. Сам понимаешь. Сейчас хорошо бы и язык подтянуть. Время диктует свои законы...

Дуче продолжает кричать на Кандалаеву. Та изредка ог­рызается. Ор Нельенова доходит до истеричности. Потом он переходит в крике на бас. Это считается крайней степенью гнева.

Когда Нельенов злится, вернее демонстрирует злость, он складывает губы в трубочку, отчего эта часть лица становит­ся похожа на собачью попку. И все остальное уже не пугает: ни выпученные глаза, ни раздуваемые ноздри... Меня это смешит. Поэтому когда Дуче в ярости, я стараюсь на него не смотреть.

– Слышал, - спрашиваю Жеку, - последнюю сплетню Кан­далаевой?

Нет, я еще от прошлой не отошел.

Прошлая это цветочки. По ее словам, на той неделе, мы - она, я, Арестович и Волошук - устроили чудную групповушку.

Ничего себе.

Я Нельенова предупредила, - заявляет Котя, не отрыва­ясь от «игрушки», - если еще что-то подобное будет, то я ей выцарапаю глаза и вырву язык. Это уже не в первый раз. Она и про меня такое наплела!

А что? Расскажешь, - усмехнулся Седой.