Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

Камера!

Есть камера, - отвечает оператор.

Актеры замерли, ждут второй команды. Голова Донбровского медленно клонится вниз, падает на грудь... Камера ра­ботает. Тишина. Проходит минута.

Василий Иванович начинает храпеть и тут же резко, от звука собственного храпа, просыпается:

Стоп!
– Поворачивается к оператору.
– У меня было.

И у меня было, - отвечает обалдевший оператор. – Хотя такого еще не было. В моей практике.

Донбровский поправляет шляпу и фокусирует

свой по­мутневший взгляд на актерах.

– Хотите актерский дубль?
– спрашивает.

—Хорошо бы, - отвечают те.

– Я не против. Хотя не думаю, что вы сыграете лучше.

Итак, будет три команды - камера, начали, стоп.

Ходят легенды, что однажды он отключился после коман­ды «начали». А у актеров текста было всего-то по фразе: «Как думаешь, остановим эту армаду?» - «Остановим, пан полков­ник. Бог поможет».

Актеры сыграли. Но команды «стоп» не последовало.

Исполнитель роли полковника решил на всякий случай продублировать свой вопрос:

– Точно остановим?
– уточнил он.

Партнер подтвердил свое твердое убеждение:

– Точно, пан полковник. Бог поможет.

Съемку никто не решался прервать.

– А если не поможет?
– выдавил из себя полковник.

– Поможет, - настаивал партнер.

Тянулись минуты. Донбровский молчал. Актеры были вы­нуждены продолжать импровизировать.

– А что... большая армада?
– спросил полковник.

Большая.

Так как же мы ее остановим?

Бог поможет.

М-да... А ты что - веришь в Бога?

– Так точно.

Это хорошо.

Вы думаете?

Конечно. А давно ты веришь?

Шестой год.

Диалог уверенно входил в фазу бреда.-Давай помолимся, - предложил полковник.

Я уже молился.

Да? Что ты просил?

Просил остановить армаду.

Полковник выдержал мхатовскую паузу, скрипнул зуба­ми и вернулся к тому, с чего начинал:

Ну и как ты думаешь, остановим теперь эту армаду?

Партнер сдул с кончика носа каплю пота и ответил:

Остановим, пан полковник. Бог поможет.

Смешно. Но если вдуматься - смешного мало.

Зачем? Почему?

Хочется спросить:

– Василий Иванович, ведь вы еще не старый человек, вы еще можете наладить судьбу свою. Очевидно, жизнь нещад­но била вас. Для чего же вы добиваете себя?

Но, во-первых, я не имею морального права задавать та­кие нотационные вопросы. А во-вторых, я знаю, что алкого­лизму всегда есть причина. Частенько она уже давно забыта самим алкоголиком, но она есть. Точнее, была.

Когда снимали в Одессе, то в гостинице я занимал сосед­ний от Донбровского номер. Каждое утро я просыпался от требовательного стука в стену. Мне не нужно было смотреть на часы. Я знал - ровно семь утра.

Я одевался и шел к нему в номер. Дрожащей рукой он про­тягивал мне горсть мелочи:

– Коньяк, - хрипел он, - корону за коньяк!

Я не укорял его ни словом, ни взором. Ибо мне известно, человек не прекратит пить, пока сам того не пожелает.

Нравоучения я оставляю для тех, кто получает от этого удовольствие.

Пусть я буду бездушным чудовищем, но я скорее толкну падшего, чем стану его стыдить.

Выпив, он находил в себе силы умыться, причесаться, на­деть шляпу и, слегка помолодевший, закуривал:

– «Старик, - цитировал он, улыбаясь, - я слышал много раз, что ты меня от смерти спас»... Эх, Ленька! Верь - не верь, но я буду делать «Пиковую даму»! «Пиковую даму» я им не от­дам! Тройка, семерка, туз.

– Помню, - говорил я, - читали.
– И отправлялся досы­пать.

.. .Уж полночь на часах, а Германа все нет...

Глава шестнадцатая

Люблю поболтать

До спектакля полтора часа. Сижу читаю. Подходит обку­ренный Рома. Из новичков. Мнется около, ждет, когда я обра­щу на него свое внимание.

Я неохотно поднимаю голову:

Чего тебе?

Привет, - протягивает свою лапищу.

Он очень крепко сжимает мою руку. Сразу ясно, что он из тех, для кого чужая рука - эспандер.

Что читаешь?

Перечитываю. Цвейг «Звездные часы человечества».

Ну и как? Интересно?

С чего бы это я перечитывал, если б мне не было инте­ресно?

– Терпимо, - говорю.

Он присаживается рядом.

– Я сейчас твою книгу читаю.

Ну конечно. Как иначе вывести меня на разговор. Но я ему подыгрывать не стану.

Завидую.

Мне нравится твоя проза, - говорит он.
– Ты пишешь в стиле Довлатова и Буковски.

По-твоему, Довлатов и Буковски похожи?

Ты не согласен?

Довлатов глубже. У Буковского все грубее и проще.

– Говорят, Довлатов был сплетником.

Искоса зыркнув на Рому, я криво усмехаюсь:

– А сам-то ты кто после этого?

Он благодушно смеется и осторожно похлопывает меня по плечу.

Не люблю, когда ко мне прикасаются малознакомые люди.

– Тебе чего надо?

Изумленный, он смотрит на меня, взметнув серые бровки до образования глубоких морщин на угловатом лбу.

То есть как? Поболтать.

О чем?

Да так, просто.

– Просто - даже папа маму не целует, - роняю я автомати­чески.