Земля вращается со скрипом (сборник)
Шрифт:
Если честно, да. Силы уже не те. Старый я.
Тебе ведь только тридцать два.
Ну и что! Истинный возраст определяется не тем, сколь
ко человек прожил, а тем, сколько ему осталось.
Да ладно! Ты еще всех нас переживешь.
Ну в каком-то смысле, да.
Мы выходим на воздух. На улице ветрено. И сыро. В измятых лужах плавают огни фонарей.
Запахнувшись в одежды, сунув руки в карманы, мы плетемся к
Постой, - Женя обернулся, - мы там ничего не забыли?
У меня такое ощущение, будто мы там что-то оставили.
Мы оставили там десять лет своей жизни. Всю свою молодость.
Он ухмыльнулся:
– Ну и настроеньице у тебя нынче.
Мы продолжаем свой прерванный путь.
– Что дома?
– спросил я.
– Как Джулька?
Седой поморщился:
Истерит. Настроение, как у беременной лани, каждую минуту меняется. Я устал подстраиваться! Я ей не мальчик!
А сколько тебе, кстати?
Тридцать девять.
Да... Старик и море.
Женину Джульетту я не видел давно. Но думаю, если она изменилась, то в худшую сторону. Раньше она отличалась тем, что при необходимости всегда могла найти повод для недовольства. (Тем самым она пыталась держать Женю в постоянном напряжении.) В крайнем случае она вспоминала старые обиды. Например, его измену восьмилетней давности. После того случая Седой еще не раз ходил налево, но чистосердечно рассказывать об этом Джульетте - такой глупости он больше не совершал.
– Обвиняет меня в эгоизме, - бурчит тем временем Седой, -а сама только о себе и думает. Мои проблемы это мои проблемы. А ее проблемы - это проблемы всей семьи. И все кругом плохие, одна она хорошая. Ей никто не нужен. Она вспоминает о своих друзьях только тогда, когда ей от них что-нибудь нужно.
Резонно.
– Ау тебя как?
У меня все хорошо.
Серьезно?
Вполне. Женатому человеку плохо только дома, холостому - везде.
Моросит. Ветер треплет листву.
Слушай, — говорит Седой, - тут скоро запускается новый сериал, и знаешь, кто режиссер? Сонов! С которым ты снимался в скетч-шоу!
Ну и что?
Как - ну и что? Вы три месяца вместе работали. Позвони ему, пусть возьмет нас.
Седой, он прекрасно знает, как меня найти, если я ему понадоблюсь. Я не стану ему звонить. Я не желаю никого ни о чем просить.
Прав Амиран. Тебя обуяла гордыня.
Да-да, знаю, - отмахнулся я.
– Меня обуяла гордыня. Я обуенный.
Когда мы приблизились к метро, Седой спрашивает:
– Постоим покурим?
Я утвердительно киваю головой.
– Давай.
– А Сонов пьет?
– Еще бы. Как-никак заслуженный артист Украины.
Хотя на самом деле, будучи всего лишь заслуженным, Сонов бухал как народный.
Ветер не утихает. Проклятая сырость пронизывает тело до костей. Хочется горячего чаю. Поэтому я предлагаю выпить водки.
Даже не знаю, - колеблется Седой.
– Я собирался сегодня вернуться к Джульке, я неделю жил у Амирана.
Успеешь, - говорю я, извлекая из кармана мятые купюры.
– Давай сообразим на троих.
А где возьмем третьего?
Он нам не нужен. Сегодня я буду пить за двоих. За себя и за того парня.
Танелюк берет деньги и идет к ларькам.
Возвращается через пару минут с бутылкой водки и двумя полураздавленными сникерсами.
– Ты что, их топтал?
Мы начинаем пить. Прямо из горла. Закусывая тягучими сникерсами.
Мы пьем и болтаем. Тем для бесед у нас всегда вдосталь. И одна тут же сменяет другую.
Встречался с одноклассниками?
– спрашивает Седой.
Да, был вечер выпускников. Встреча пятнадцать лет спустя рукава.
Ну и что там на встрече выпускников?
Да такое, - отвечаю махнув рукой.
– Объятья, возгласы, смех... «Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали».
Слышал, в Киев приезжает Гришковец?
Зачем?
С очередным моноспектаклем. Рубить бабло.
Ну да. Он на этом собаку съел.
Мне нравится Гришковец.
А мне нет.
Нет, ну как писатель.
Гришковец не писатель. Это болтун. Бытовой и примитивный. С ним хорошо коротать время в поезде Киев - Симферополь. Причем ехать назад нужно без него, потому что к тому времени он уже достанет...
Мимо проходит симпатичная молодая женщина в шикарном кожаном плаще. Я, оглянувшись, с интересом смотрю ей вслед.
Что?
– спрашивает Седой.- Девушка твоей мечты?
Нет, мечта моей девушки. Такой плащ.
Вы с Котей живете не по средствам. Вечно что-то покупаете.
– А твои деньги куда уходят?
Седой издает тяжелейший вздох:
– Куда уходят деньги? В какие портмоне? Найти какое средство, чтоб их вернуть мене.
Ты написал?
Нет, это народное творчество.
Я всегда говорил, когда автор неизвестен, вину взваливают на весь народ.
Опять это повышение цен! Ну как жить дальше? Я не для этого, блин, пять лет назад волчим хреном мерз на Майдане, весь в оранжевых ленточках, как клоун.
Ты стоял тогда на Майдане?
– я удивляюсь больше для него, потому что лично мне все равно.
Я не стоял, но мог.
Жека уже заметно окосел. Тогда как я чувствую лишь предательское расслабление в теле. Внутреннее расслабление не снимается. А на душе пусто.