Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

«Да пошел ты на хрен! Кто ты такой?»

«Заткнись, сука!»

«Я заткнусь. Заткнусь и пойду куплю себе... пива. Одну маленькую бутылочку пива. Ну прошу тебя, дружище».

Я ходил по квартире, метался из угла в угол, туда-сюда. Ходил и душил в себе стоны.

Малой находился у Котиной мамы. Сама Котя меня не трогала. Занималась своими делами, храня тяжелое молча­ние. За последние дни я ее порядком достал. Она меня тихо ненавидела.

К трем часам я нашагал уже, наверное, тысячу

километ­ров и все еще был жив. Я продолжал жить, но и борьба про­должалась.

«Послушай, дружище. Ты же знаешь, что прекращать так резко опасно. У меня может начаться белая горячка».

«Не выдумывай. Не так уж долго ты бухал. Успокойся. До­верься мне. Я полностью контролирую ситуацию. Ты обязан прийти в студию абсолютно сухим. При этом чтобы ни одна падла не заметила, что тебе хреново. Ты понял?»

«Я понял, начальник».

Короче, я многократный чемпион в редком виде спорта: невольная борьба с самим собою.

Ерунда... Кажется, я слегка драматизирую... Правда?

Я отыграл. И был на высоте. Я лишь дважды отлучался в туалет - порыгать и умыться холодной водой.

Меня манил буфет, где Света без разговоров плеснула бы мне сто грамм. Плеснула бы в кофейную чашечку - для кон­спирации. Но я не шел в буфет. Нельзя. Терпеть.

Прожектора светили нещадно. Пот тек градом. Костюм был мокрый.

Поклоны. Все прошло гладко. Публика счастлива. Дуче доволен.

Я отдал свои цветы Коте. И спустился в буфет. «И вот за подвиги - награда».

– Бокал пива, Светуля.

Этого хватит. И домой! Спать! Завтра снова спектакль. Дома я сказал Марине, улыбнувшись:

– Я снова в строю, Котя. Здравствуй.

Глава двадцать вторая

 Живой труп

В комедийном сериале «Леся плюс Рома» я переиграл це­лую кучу разных персонажей - от интеллигента до бомжа.

В остальных сериалах мне обычно предлагают играть рольки мелких бандитов, жуликов и сутенеров. Что-то, види­мо, есть криминальное в моей штрафной физиономии. Тут не только сломанный нос и тонкий, едва заметный шрам на левом веке. Наверное, что-то хитрое, паскудное во взгляде цыганских глаз.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Брюнет. Волосы зачесаны назад. Густые черные брови. Большие темно-карие глаза.

Не красавец объективно. Но симпатичный. Впрочем, мы склонны не замечать маленькие недостатки своей внешнос­ти. Каждый из нас привык к своему лицу и телу.

Полинина мама обо мне сказала:

– На первый взгляд, парень он неказистый. Да и на вто­рой - тоже. Но стоит ему открыть рот - слушаешь и понима­ешь, в этого подонка нельзя не влюбиться.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Подонок? И пусть это было сказано в позитивном смысле, но суть предельно ясна.

Никто не верит, будто я добр, благороден и справедлив. Никто не поверит, будто я способен любить...

Может, и так. Я не страдал, не мучился от любви. Но, мо­жет, я сильно тоскую по ней. Может, всю свою жизнь, сколь­ко я помню себя, я жду, я ищу, я жажду любви.

У меня синдром одинокого волка.

Плевать, что люди видят во мне. Плевать, что думают и говорят. «Лишь бы фамилию правильно произносили».

Когда Варлаев впервые увидел меня, он воскликнул: - Типичный мафиозно средней руки. Как зовут тебя, амиго?

Сам режиссер имел внешность спившегося диктора на­ционального телевидения.

Леонид.

Зачем на тебе столько золота, Лео?

«Чтобы чаще Господь замечал».

А если серьезно? Две цепочки, кулон, перстень, кольцо, браслет...

Я, выдавив улыбку, ответил:

Видите ли, я рос в малообеспеченной семье и полагал, что золото - символ достатка. Я вырос. И если полного до­статка я пока не достиг, то хотя бы на символ уже заработал.

Брависсимо! Сыграешь у меня притонодержателя. Роль маленькая, но колоритная.

Шурбину Варлаев предложил шикарную роль трупа. Тот обиженно забубнил:

Нет, ну спасибо, конечно. Но только... это... я вполне мог бы живого сыграть. Это я с виду такой вялый, а вообще-то я чрезвычайно энергичный.

Напрасно волнуешься, - сказал Варлаев.
– У тебя будет полнейшая занятость. Весь фильм построен на тебе. Контра­бандисты в мертвеце перевозят наркоту. Мертвеца то выкра­ли, то потеряли, то уронили в реку... Два с половиной часа те­бя будут тягать на экране.

Предложение Шурбин принял. Фальшиво улыбаясь, со­гласился. Основным аргументом оставались деньги. Но вече­ром, слегка накатив, он обратился ко мне жалобным тоном:

Играть труп... Я действительно выгляжу таким нездоро­вым?

Что тебя смущает?

Как что? Не так уж весело играть мертвых! К тому же с этой ролью любой справится... Господи, какое унижение!

Вчера в спектакле я был Геростратом, а тут - труп.

Герострата в финале зарезали, - напомнил я.

Маленькие глазки Шурбина расширились:

Подразумеваешь какую-то связь?

– Да нет. Так, ляпнул.

Работая с Варлаевым, мы с Шурбиным были свидетелями забавного случая.

Оградили место съемок, чтоб никто из прохожих не ме­шал. Притащили аппаратуру, выставили свет...

Началась съемка. Актеры ведут диалог перед камерой. Мимо ветром проносит полиэтиленовый пакет. Кулек пролетает за спинами актеров.

– Стоп!
– кричит оператор и объясняет режиссеру: - Му­сор в кадре.