Земля ягуара
Шрифт:
— Дядя, я же дома. Меня не видит никто!
— Я вижу! Этого вполне достаточно. А знаешь, чем приличный человек отличается от неприличного?
— Чем, дядя?
— Приличный человек ведет себя прилично, даже когда он совершенно один. А тебя одного оставь — вмиг одичаешь. С пола вкушать начнешь, как свин.
— Неправда, — буркнул Роман без особой убежденности.
— Поговори мне, — цыкнул на него князь.
Несколько минут они ели молча, как завещано предками, но Ромка опять не выдержал:
— Дядя,
— Ежели из Кадиса, да при попутном ветре, да без бури, то дней тридцать. А ежели с бурей да навигатор дело плохо знает, то и все пятьдесят.
— Дядя, а если у тебя в службе перерыв будет, давай туда сплаваем. Очень охота на диковинки те посмотреть, которые у Вез… Ваз… У Мюллера этого описаны. Я уже и план прикинул. Сначала по Волге до Нижнего Новгорода, оттудова с купцами через Черное море. А там на генуэзский корабль, через Босфор, Дарданеллы и… Гишпанию.
Князь мелко перекрестился под столом. Все складывалось даже лучше, чем он ожидал. Без всяких уговоров отрок запросился в далекое путешествие, значит, не нужно посвящать его во все резоны предстоящего дела.
— Староват я уже для таких подвигов, качку плохо переношу. Да и в службе у меня перерывов не намечается. — Это было святой правдой. — А ты, ежели язык франков доучишь, то отправляйся. Грамоты я тебе выправлю, денег дам. Человека в провожатые. Кстати, это не подковы там стучат? Точно, вот он как раз и подъехал.
У Ромки загорелись глаза. Мысль о том, что так бывает только в сказках, мелькнула и погасла в волнах юношеского восторга. В сенях раздались голоса, топот. В горницу влетела девка, открыла было рот, чтоб что-то сказать, но не успела. Отодвинув ее плечом, через порог мягко, но стремительно переступил Мирослав и остановился перед столом.
— Знакомьтесь, — произнес князь, вгрызаясь в рябчика крепкими желтыми зубами. — Это Мирослав. — Он махнул в сторону молчаливого воина наполовину обглоданной тушкой. — А это дон Рамон Селестино Батиста да Сильва де Вилья. — Тушка почти ткнулась в грудь Ромке.
Глава третья
Возница — цыган с темной щелью на месте выбитых передних зубов — зло скалился на четверку вороных, норовящих остановиться и пощипать у дороги вялую травку. Карета ползла по разъезженным колеям, переваливаясь с ухаба на ухаб. Пассажиров немилосердно мотало от стены к стене.
В очередной раз ударившись плечом о деревянную стену, молодой человек повернулся к своему попутчику:
— Дядька Мирослав, это что же за страна такая?! Дороги кривее, чем у нас. Семь загибов на версту. А после посполитских так и совсем невмочь. Требуху выворачивает. И чего мы на корабле не поехали?
Мирослав шевельнул бровью. Ему бы тоже на корабле было сподручнее, но…
— Это на телеге ездят, а на корабле ходят, а когда под парусом — бегают, — наставительно произнес он. — Вроде Валахия. В этих лесах и не понять, где граница.
— Свят, свят, свят, — зачурался Ромка и вскинул руку для крестного знамени.
По детской привычке персты его сложились на католический манер, потом, вспомнив суровые палочные наставления Максима Грека, он соединил их в два, по-православному. В конце концов, так и не решив, по какой традиции лучше просить оберега, парень три раза сплюнул через левое плечо, но успокоения это не принесло.
Мирослав снова вскинул бровь.
— Владения господаря Дракулы. Не фунт изюму, — стыдливо оправдался Ромка. — Мне учителя сказывали, что страшный был человек. Столько людей сгубил, Ироду библейскому не снилось и Нерону римскому, вместе взятым. На кол сажал, живьем варил, а послам, которые перед ним шапки ломать не стали, гвоздями их к головам прибил. Да говорят, что он зверства эти не сам творил. Будто бы его нечистая сила на это толкала. Души невинно убиенных покоя обрести не могут, бродят по лесам, стенают. Кто их увидит, у того сердце останавливается.
— Это кто тебе этих сказок понарассказывал?
— Как кто — учителя. Особенно немец, барон Виц… Миц… герштейн, в общем, какой-то. Он у князя Андрея в палатах смуту на своей родине пережидает, как зачнет вечером историю, аж мурашки по спине. И не спится потом.
— Твой барон — дурак легковерный или сочинитель. Или то и другое. Эдак он договорится до того, что Дракула кровь людскую пил и летать мог, как нетопырь. Помяни мое слово.
— Да кто в такое поверит?
Мирослав только хмыкнул в ответ.
— Дядька Мирослав, а вы откуда знаете, что тут творится?
— Что сейчас творится, не знаю, врать не буду. Времена ныне темные, смутные. Сегодня осман придет, завтра итальянец, послезавтра мадьяр, а потом еще бандит какой. А вот что пятьдесят лет назад было, доподлинно знаю.
— А скажите? — Ромкины глаза загорелись детским интересом.
— Чего не сказать? Дорога длинная, до постоялого двора еще ехать и ехать. Засветло бы успеть, а то ночью нападут твои вурдалаки. — Редкая улыбка озарила строгий иконный лик.
— Ладно, дядька Мирослав, вы сказывайте, хватит насмехаться-то.
— Хорошо, слушай. Валашского князя Влада звали Дракулой за то, что он был сыном князя Драко, дракона, значит.
— Змея Горыныча?
— Его самого. Поднялся Дракула на престол двадцати пяти лет от роду, лет шестьдесят уже тому минуло. Тогда турок пер, как бык через поле с капустой. Османы втоптали в грязь Сербию, Болгарию, поломали Константинополь, а вот Валахию с наскока взять не смогли. Влад дал им сильный укорот. Откатился турок, замер, остановился. Дракула, наоборот, года через два сам на Болгарию двинул, крестьян православных из-под ига освобождать.