Земля ягуара
Шрифт:
Иногда юноше казалось, что Мирослав просто помыкает им и не ставит ни в грош. Ромка понимал, что так и должно быть, по силе и опыту он воину в подметки не годится, но ретивое сердце не успокаивалось. Ведь именно Романа князь Андрей назначил главным. Унизительность положения жгла душу как кислота, вытравливая на ней черные дорожки зависти и ненависти.
За несколько месяцев путешествия у Ромки накопилось много претензий к спутнику. Князь Андрей четко сказал, что юноша выступает в роли молодого идальго, а Мирослав изображает его слугу. Пока они ехали по обитаемым местам Европы, тот еще
Ромка надеялся, что, когда они прибудут на Эспаньолу, Мирослав хотя бы попытается вновь вжиться в роль, иначе, чтоб не провалить дело, ему придется призывать к порядку зарвавшегося слугу приличествующими испанскому дворянину методами — пинками и руганью. Он не очень представлял себе, как воин отреагирует на такое, но что ему, не хвосту собачьему, а дону Рамону Селестино Батиста да Сильва де Вилья не поздоровится — это он сознавал вполне отчетливо. Тогда их миссия закончится провалом. Для Мирослава, скорее всего, виселицей или бегами, а для него лично — хорошо, если парой сломанных костей. Зачем князь послал с ним такого опасного и неуправляемого человека?
Над невысокими волнами разнесся медный звон судового колокола. Ромка вздрогнул и поморщился. Он ненавидел этот звук. В первый день плаванья, хвастаясь знаниями, почерпнутыми в книгах, он при всех обозвал колокол рындой. Под дружный хохот свободных от вахты матросов он выслушал от навигатора унизительную лекцию о том, что рында — это полуденный звон, а никак не сам колокол.
Восемь ударов — восемь склянок. По судовому времени четыре часа. Пора было отправляться в свою тесную каюту за шпагой, с которой он занимался ежедневно. Эти уроки волевым указом ввел в обиход Мирослав, посмотрев, как неумело, на его взгляд, Ромка обращается с оружием. Медленно и, к его чести, терпеливо он учил юношу правильно держаться на ногах, наносить удары, уклоняться с линии атаки, рубить с плеча.
Тренировались они обычно на юте — кормовой надстройке, высоко приподнятой над палубой. Под ней находились все четыре каюты — капитана, навигатора, старшего помощника и маленькая, чуть больше гроба келья, которую отвели для него, молодого испанского идальго.
Здесь, вблизи от места отдыха всего командного состава, грубые матросы хоть немного сдерживали свой темперамент и не сопровождали его промахи унизительным свистом и улюлюканьем. А промахов было много.
Ромка сбежал по лестнице, юркнул в коридор и потянул на себя дверь, разбухшую от морской соли. Он схватил перевязь с тисненым узором, подцепил к ней ножны и выскочил обратно, под палящее солнце.
Мирослав уже стоял на корме, по-морскому расставив ноги и вглядываясь в даль, будто пытаясь раньше впередсмотрящего разглядеть на линии горизонта какой-то неясный силуэт. Опять он высматривает тех, кто преследовал их в дремучих чащобах?
Ромка сплюнул за борт накопившуюся
Все люди, с которыми Ромка общался до встречи с Мирославом, в такой ситуации говорили какую-нибудь банальность вроде «ну вот и ты», «ну что, готов?» или «приступим». Мирослав никогда не опускался до такой ерунды и не подавал виду, что ждет какой-то реакции. Пауза затягивалась.
— Я готов, — выдохнул Ромка сквозь сжатые зубы, наливаясь румянцем смущения и злости.
Желая того или нет, Мирослав снова унизил его, удостоив в ответ лишь легким кивком и едва заметным взмахом руки. Мол, в позицию.
Ромка обвел глазами палубу, на которой в предвкушении замерли матросы, охочие до зрелищ, глянул наверх, ожидаемо увидев свесившуюся из «вороньего гнезда» голову впередсмотрящего. И даже навигатор, который делает вид, что занят своими картами, нет-нет да и зыркнет бесовским черным глазом в сторону кормовой надстройки.
Выдохнув и встряхнув кистями, он встал, как учили. Подбородок чуть опущен, плечи расслаблены, правая рука свободно лежит на эфесе, но в любой момент готова выхватить клинок и нанести удар. Вес перенесен на отставленную назад ногу, чтоб в случае неудачной атаки не «провалиться» и не подставить противнику спину и затылок.
Мирослав сделал шаг. Мальчик понял, что этот урок будет необычным. В руке у мужчины не было привычной абордажной сабли с крупнозубой пилой по обуху. Он что, собирается учить, как надо обороняться голыми руками, или готовит какой-то подвох?
В груди у Ромки словно оборвался тяжелый камень и полетел вниз, наматывая на себя внутренности. Мирослав приближался. Юноше захотелось выдернуть клинок и упереть его в надвигающуюся грудь, рубануть наискось, всадить под ребра. Но он сдержал себя. Ведь это же тренировка. Или уже не тренировка? Черт…
Одним неуловимым движением воин преодолел разделявшее их расстояние. Одна его рука легла на эфес клинка, так и оставшегося в ножнах, вторая сгребла рубаху юноши за ворот и чуть скрутила. Ткань впилась в горло. Перед глазами парня поплыли алые круги.
Хватка тут же ослабла, пропуская в Ромкины легкие глоток живительного воздуха, но пальцы до конца не разжались.
— Если тебе хочется достать оружие, доставай. Потом времени может не быть, — негромко произнес Мирослав и, отпустив воротник, скользнул обратно на середину надстройки.
Ромка выхватил шпагу и описал в воздухе круг острием. Но прежде чем он успел направить его на противника, Мирослав снова оказался рядом, поймал Ромкино запястье и скрутил его вниз. Юноша вскрикнул, пальцы ослабли, но шпага не успела выскользнуть из ладони.
Воин отпустил его руку и, уходя за пределы досягаемости, напутствовал:
— Не размахивай. Бей сразу.
Caramba! Разозлившийся Ромка прыгнул вслед за ускользающей тенью с единственным желанием — воткнуть два локтя отточенной стали в грудь ненавистному человеку.