Земное счастье
Шрифт:
— Очень образно. Почему бы тебе не писать вместо прозы стихи? Благо, лишнего времени это не требует.
— Стихи я писал в пятнадцать лет.
— Вот как?
— Правда, у меня не было другого выхода. Нельзя же в пятнадцать лет писать романы. Собственно, это и в двадцать делать рановато, по идее за роман надо садиться после сорока, так что я еще даже и не дозрел до того…
— А почему у тебя не было выхода?
— Ну надо же было мне с чем-то идти к Мастеру.
Дан улыбнулся.
— Понимаю. Поэт мне как-то рассказал, что он пел песни мальчишкам на пустыре, Мастер проходил мимо, услышал и позвал его к себе. Ты, конечно, не мог отстать.
— И это тоже. Но не только. Ты
— То есть фактически это Поэт его так окрестил?
— Ну да. В первую же встречу он попросил позволения называть Мастера так, и тот согласился, а позднее Поэт же разнес это имя по свету.
— Как интересно! Я и не подозревал. А скажи-ка, как все-таки подлинное имя Поэта?
— Родовое, ты имеешь в виду?
— Да. Есть же у него имя. В детстве, я думаю, его не называли Поэтом?
Маран рассмеялся.
— Тут ты ошибся. Нет, родовое имя у него, естественно, есть, но мы звали его Поэтом всегда, даже в раннем детстве, и когда я в пяти-шестилетнем возрасте заходил к нему домой, я слышал, как мать называет его «мой маленький поэт». Видишь ли, это сейчас он разговаривает, как нормальные люди, а когда он был мальчишкой, он рифмовал все подряд и к любой фразе подбирал мелодию…
— Ну ладно. А что было дальше? С Мастером, я имею в виду.
— Мы пошли к нему на следующий же день. Нас накормили обедом, после обеда Поэт пел, Мастер слушал, я тихо сидел в сторонке, потом Мастер стал нас расспрашивать, мы ему рассказывали о себе, и он нам в ответ рассказывал всякое… это был нескончаемый разговор, разговор на равных, такой, словно болтают три приятеля… Когда он наконец, как бы подводя итог, спросил Поэта, согласен ли тот пользоваться некоторое время его советами, как старшего коллеги… можешь себе вообразить?! Великий писатель и какой-то мальчишка… Словом, я чуть не умер от ревности. Я пришел домой и сочинил стихи. Без музыки, к мелодике у меня никогда не было ни малейших способностей. Но я слышал, что появились поэты, которые пытаются писать без музыки. И попробовал. Мастер прочел, подумал и спросил: «Скажи-ка, мальчуган, форма, я понимаю, твоя. А идея? Идея тоже твоя?» Я ответил, что да, и он сказал: «Я подозреваю, что это не твой жанр. Но пока пиши, что пишется». И я накатал потихоньку стихотворений двадцать. А потом написал рассказ. Мастер, когда его увидел, только увидел, еще не читая, сразу сказал: «Именно это я и имел в виду»… Дан, ты уверен, что мы идем в нужную сторону? Уже без десяти.
— Не совсем в нужную, но за десять минут дойдем, — сказал Дан. — Вон там, на углу, свернем и дойдем.
— Великий Создатель! — проговорил Маран пораженно. — Кто это?
Дина подняла голову и смущенно улыбнулась.
— Ты неотразима, — заявил Маран, придвигая стул и садясь.
Дан тоже смотрел во все глаза. Он отлично знал, какие чудеса могут делать с женщинами одежда, косметика и прочие подобные мелочи, но такого преображения не ожидал. Волосы Дины были пострижены и слегка подкрашены, чуть зеленоватый оттенок придавал ее светлой головке изысканность, а пышная прическа делала похожей на хризантему. Лицо ненавязчиво, но умело подгримировано, так что она казалась на десять лет моложе, слишком худенькая фигурка задрапирована в модное платье с широкими рукавами и складочками там и сям, с пышной юбкой, и в целом она стала почти красивой.
— Наи, девочка, — сказал Маран после того, как расторопный официант принес кофе, — ты не хотела бы навестить отца?
Наи посмотрела на него сердито, промолчала.
— Так не может продолжаться, — сказал Маран настойчиво.
— Ты же знаешь, я хочу, чтобы он сделал первый шаг.
— Он его сделал.
— Какой? — живо спросила Наи.
— Неважно. Я тебе говорю, он его сделал.
— Да?
— Уж не сомневаешься ли ты в моих словах? — спросил Маран спокойно, но в его голосе мелькнул легкий холодок, словно звякнула льдинка.
Наи посмотрела на него и встала.
— Пойду позвоню из магазина, — сказала она. — По стационарному аппарату.
Дан подумал, что она хочет видеть лицо отца крупным планом, чтобы сделать свои выводы.
Она обошла столик и остановилась.
— А ты поедешь со мной к нему?
— Как он скажет, — ответил Маран коротко.
— А мне самой предложить?
— Нет.
Она быстро зашагала через площадь, стуча каблучками по булыжнику и обходя сидевших группками прямо на мостовой подростков, почти неотличимых друг от друга мальчишек и девчонок в одинаковых мятых и не очень чистых джинсах и свитерах, с волосами разной длины, от почти щетины на недавно выбритых головах до кудрей, ниспадающих до пояса, последнее вне зависимости от половой принадлежности. Они обнимались, целовались, человек менее деликатный сказал бы, лапали друг друга и не обязательно по двое и даже не всегда разного пола.
Увлекшись изучением молодежи, чего ему давно не приходилось делать, Дан не сразу заметил, что Ника повернулась к Марану и смотрит на него, чуть прищурившись.
— Могу я попросить тебя о дружеском одолжении? Когда будешь учить Дана тому, чему ты собираешься его учить, эту главу, пожалуйста, пропусти, — сказала она наконец.
Маран улыбнулся.
— Такой главы не существует.
— Ага! Значит, это из области твоих личных способностей?
— Именно.
— То есть Дан ничему подобному не научится. Это меня утешает. Я бы очень не хотела, чтобы он так со мной разговаривал.
— Как ты думаешь, с Даном никогда не случается ничего такого, что ему хотелось бы скрыть от тебя? Хотелось или, более того, полагалось? — спросил Маран.
— Можно делать это как-то иначе!
— У каждого свой стиль, — сказала Дина.
— Стиль! Но она не ездит к отцу из-за него! Ради него она готова…
— Мне этого не надо, — прервал ее Маран. — Я знаю, что они с отцом любят друг друга, и никогда не позволил бы себе стать между ними. Даже если б он никогда не признал нашего союза. Даже если б он ничего для меня не сделал, а он сделал для меня больше, чем… чем люди делают для собственных сыновей.
Появилась Наи, она не шла, а летела, ее глаза сияли, она подбежала к Марану, обняла сзади за плечи и поцеловала в висок.
— Как хорошо, что ты заставил меня позвонить! Он так обрадовался! Какая я дура! — Она села на свое место. — Сегодня он домой не попадет, но сказал, что будет завтра вечером. И он хочет, чтобы мы поехали с тобой вместе. Он спросил, почему я не хочу жить дома. Я не помешаю вам, сказал он, я приезжаю так редко…
— И что ты ему ответила? — поинтересовался Маран.