Зенит Левиафана. Книга 2
Шрифт:
Гавменнескеров не благодарили, потому что любые слова благодарности казались кощунственными на фоне того, что они сделали. Про человека, спасенного с черной подлодки, целительница сухо заметила, что не в состоянии помочь ему, ибо он в полном порядке, просто сильно истощен и придет в себя через некоторое время, главное — периодически поить его и кормить, когда он будет приходить в себя.
При этом люди моря все же одарили нордманов, без лишних слов положив на дно кнорра небольшой деревянный ящик, как позже оказалось — доверху набитый серебряными слитками. На слитках была чеканка, но ни Карн, ни Мидас
Мужчина-гавменнескер забрался в черную подлодку, а его спутница — в белую. Они не прощались, просто напоследок посмотрели в сторону кнорра, встретившись взглядом с каждым из воинов. Мидас сделал шаг вперед, он хотел что-то сказать им, но Карн остановил его.
— Нет, — парень покачал головой, точно зная намерение друга. — У них свой путь, и он — не наш.
Люки на рубках подлодок лязгнули в унисон. Прошло несколько минут и оба чудных корабля — черный и белый — синхронно погрузились в пучину Северного моря, а «Ньёрнорд» продолжил свой путь к землям данов.
Они достигли пролива Скагеррак через два дня, высадив в порту Хиртсхальса седовласого мужчину, которого достали из чрева стального чудовища. Он несколько раз приходил в себя за это время и каждый раз Карн, который сидел рядом с ним и днем и ночью, ловил на себе взгляд, в котором читалось отдаленное узнавание.
Они довели мужчину до местного бражного зала, оплатили постой на двое суток вперед и наказали трэллам приносить ему пищу дважды в день, щедро заплатив сверх меры. Спасенный был все еще слаб и даже говорил с трудом, но быстро восстанавливал силы и шел на поправку, так что воины не боялись за него. Что касается тех, кого исцелила женщина-гавменнескер, то к прибытию в Хиртсхальс оба были абсолютно здоровы и выражали полную готовность пить мёд бочками.
Тем же утром «Ньёрнорд» обогнул мыс Скаген и направился через Каттегат к Хельсингёру, чтобы оттуда дойти до Хавна. Весь путь их сопровождал штормовой ветер и временами — колкий ледяной дождь, который вымочил одежду до нитки и напомнил о том, что север не зря зовут суровым. Удивительно, но за все это время никто даже не заикался о гавменнескерах, слишком уж потрясена была команда Акке. Зато потом, прикинул Карн, их рассказы станут основой для новых легенд о людях моря, жестоких и благородных, удивительных и непостижимы.
Переночевав в бражном зале Хавна, Мидас и Карн отправились в порт на поиски корабля, идущего в сторону острова Рюген. Верткий снеккар местного торговца нашелся довольно быстро, вот только в пути их ждал очередной сюрприз — маршрут, который должен был занять не более полудня, оказался гораздо длиннее. Как только они отплыли от Хавна на расстояние полета стрелы, накатил жестокий шторм. Капитан Хаген был умелым моряком, он много лет плавал по неспокойному Морю Балтов, но такой шторм, по его собственным словам, видел впервые.
— Будто сама Ран взбесилась, решив не допустить нас к Рюгену! — прокричал он, пересиливая ревущий ветер.
В итоге, снеккар с поэтичным названием «Бруденвинд» сбился с курса, потерял всякую ориентацию и напоролся на рифы. Его широкий приземистый корпус
Мидас потерял сознание, когда ему на голову ухнул обломок мачты, а Карн угадил в ледяную воду, ударился спиной о подводную скалу и отключился от болевого шока. К счастью, обоим в скором времени предстояло очнуться, но совсем не там, где они рассчитывали.
***
Ее поцелуй был сухим и соленым. Она лучилась радостью и это сияние ослепляло. Она говорила, и ее слова то оглушали потоками громовых тирад, то отступали, сливаясь до едва различимого шепота. Она была рядом и везде вокруг, он вдыхал ее до боли в груди, тянул к ней руки, пока не сводило сухожилия.
А потом она склонилась над ним, так близко, что он ощутил нестерпимый жар ее тела. «Вставай», — прошептала она и коснулась его лба своей тонкой рукой. Он вскрикнул от боли, прострелившей череп во всех направлениях. Тело свело судорогой, он распахнул глаза, разламывая веками застывшую песчаную корку. Жар и свет были невыносимы, боль была невыносимой.
— Нисса! — закричал он. Нет, ему лишь хотелось закричать, но на самом деле из его груди вырвался сухой кашель, мгновенно разодравший глотку до крови. Он перевернулся на бок и снова закашлялся, начиная понимать, что вожделенная греза, обволакивающая его израненное тело мгновением раньше, исчезла, как исчезает последний лучик солнца в черных грозовых тучах, неумолимо затягивающих горизонт.
Он приподнялся на локте, попытался дышать коротко и размеренно, чтобы не допустить новых приступов сухого кашля. Спустя несколько минут ему удалось сесть и парень попробовал сфокусироваться на своих ощущениях. Итак, под ногами — песок, он слышит шорох прибоя, но нет ударов приливных волн о скалы, значит — ровный песчаный берег простирается в обе стороны достаточно далеко. Он чуть обернулся, прислушиваясь. За спиной — деревья, лиственные, шагов пятнадцать, не больше, иначе шелест ветра не был бы слышен так хорошо.
Он аккуратно ощупал себя. Руки — от ладоней по середины плеч — исполосованы ссадинами и неглубокими рваными ранами, голова болит, но вроде цела. Одежда изорвана, как и плоть под ней, парень ощущал, что у него сломано, как минимум, два ребра и сильно ушиблена спина. Тем не менее, он заставил себя подняться на ноги — назло двум здоровенным воронам, что сидели на вершине высохшего ореха и уже довольно давно наблюдали за ним.
Силы быстро возвращались, гораздо быстрее, чем следовало ожидать от смертного тела. Однако он слишком долго пролежал на открытом солнце, его кожа нагрелась, жар проник сквозь нее и напитал тело сонной тяжестью. Ее нужно было сбросить как можно скорее.
Карн осторожно вошел в воду, опустился на колени, зачерпнул горсть ледяной влаги и брызнул себе в лицо. Вода была такой холодной, что у него мгновенно свело икры, а кости заломило, но это окончательно привело его в чувства.
Карн вернулся на песчаный берег и прислушался к ощущениям, в этот раз — подключив свое внутреннее зрение. Он почувствовал двух воронов, которые, едва парень их заметил, тут же сорвались с ореха и, обломав пару веток мощными взмахами огромных крыльев, молча унеслись прочь.