Зеркала и лица: Солнечный Зайчик
Шрифт:
– А почему же? – сладким голосом поинтересовалась слизеринка.
Лили лукаво улыбнулась и произнесла таинственным шепотом, будто открывала огромную тайну:
– Ясно же, почему. Потому что их бестолковые потомки дают возможность обыкновенной моли расправляться с необыкновенным гобеленом, на котором вышиты забытые имена.
Девочки расстались, смеясь.
– Ты где так долго гуляла? – хмуро поинтересовалась Мери.
– Мы уже начали волноваться, – мягко попеняла Алиса.
– Решила не обманывать ваших ожиданий и поспешила отдаться каждому слизеринцу, встретившемуся мне на пути. Сами понимаете, это заняло какое–то время…
Лили прихватила чемодан и направилась к двери.
– Ты чего это, а? – крикнула в спину Алиса.
– Прав был какой–то маггловский философ, сказавший: убереги, Господи, меня от друзей! С врагами я разберусь сам.
Лили с треском закрыла за собой дверь.
***
Конечно, она простит их. Когда–нибудь. Скорее рано, чем поздно. Жизнь слишком коротка, чтобы долго злиться, а те, кого мы любим, стоят прощения. Даже в том случае, если их слова или действия превышает наш личный порог приемлемости. Людей стоит прощать хотя бы потому, что рано или поздно все мы умрём.
Рассуждения Лили относились не столько к обидевшим её подругам, сколько к любимой сестре, встречи с которой она страстно ждала и отчаянно страшилась.
«Я готова простить тебя, Туни. Готова даже попросить прощения за то, в чем не виновата. Ты нужна мне, мой самый дорогой, любимый человек. Моя сестра! Ты нужна мне так же, как магия, ибо ты, как и она, часть меня. Я готова простить и забыть, что ты прокляла меня. Туни! Туни! Туни!», – мелькало в голове дорогое имя, а в сердце нарастало напряжение и волнение.
«Будь ты проклята», – доносило эхо памяти сказанные перед разлукой слова.
***
Хогвартс–Экспресс подкатил в Кингс–Кросс, отдуваясь, как уставшее животное, выпуская в незамутнённую синеву небес клубы белого, тяжелого дыма.
– Эй, Эванс! – Поттер, что есть силы, махал рукой, его черные вихры так смешно подпрыгивали, что не улыбнуться в ответ не представлялось возможным. – Счастливых каникул!
– И тебе, – махнула в ответ Лили.
На перроне Лягушонок попал в объятия высокой женщины с такими же черными, как и у него самого, волосами.
То, как женщина двигалась, со спокойной грациозной уверенностью, то, как она держалась, очень напоминало…Блэков?
Полный бред! Ну не может мать Джеймса быть Блэком!
Или…может?
Тут Лили увидела своих папу и маму, и все Хогвартские дела вылетели у неё из головы.
Она закричала от радости, кидаясь в объятия к родителям.
Такое родное, такое знакомое тепло. Столько любви во взгляде! Самое лучшее, самое надежное, самое прекрасное место на свете – милый дом.
– Мам? Пап? А где Петуния? – сердце Лили сжалось. – Она что? Не приехала встретить меня?
Родители переглянулись.
– Дорогая, Петуния заболела.
Лили закусила губу. Очень не хотелось верить, что сестра проигнорировала её возвращение.
Но Петуния действительно была больна. Ей не повезло схватить скарлатину. Мама даже опасалась, как бы сама Лили не заразилась.
– Надеюсь, скарлатине я окажусь по зубам, – отмахнулась девочка.
Только вернувшись в обычный мир, с его обычными домами, магазинами, скверами, Лили, наконец, поняла, как сильно отличаются эти два пространства – мир Волшебный и мир Обычный. Словно бы она вернулась из–за Зеркалья, куда мечтала попасть в детстве. Светофоры подмигивали, витрины отражали нарядных и, по случаю ясного, солнечного погожего денька, счастливых прохожих.
Её мир – такой родной. Хотя тот, второй, тоже стал дорог… только она, Лили, всё равно до безумия рада вернуться сюда, и снова стать частью обычных явлений.
Их дом на Бирючиновой аллее купался в свете. На полу, разогретом солнцем почти до жара, лежали золотистые квадраты. Там, куда свет не дотягивался, половицы приятно холодили босые ступни.
Лестница скрипнула под ногой привычным сухим звуком.
Почему–то казалось, что лестницы всегда так скрипят под ногами?
Сестра лежала в постели, побледневшая и подурневшая. Лицо с болезни опухло, горло обматывал старый шерстяной мамин шарф.
Надо же в такой прекрасный день так попасть?
Лили сделалось стыдно и за свой цветущий вид, и за пышущее здоровье, и за волшебный дар. Будто это была её вина – вечное невезение любимой старшей сестрёнки.
– Привет, – улыбнулась она.
– Привет, – проскрипела Петуния в ответ голосом несмазанной старой телеги.
– Не сладко приходится? – Лили присела на краешек постели сестры.
– Держалась бы ты от меня подальше.
У Лили защипало в носу от непролитых слёз:
– Я все исправлю. Ведь какой смысл иметь сестру волшебницу, если в такой отличный день приходится потеть под тремя одеялами?
– Не прошло и секунды, а мы уже хвастаемся тем, какие мы есть необычные?
– Не прошло и секунды, а мы снова ссоримся? – засмеялась Лили.
Ей не слишком хотелось смеяться. Но смех – это её персональное лекарство, её ответ, её вызов всему, что огорчает, мешает и угрожает.
Пусть с ней, с Петунией! Пусть ругается и ворчит, сколько захочет. У Лили только одна сестра и она слишком дорога ей, чтобы позволить словам, пусть и жестоким, встать между ними.
Последующие два часа ушло на приготовления укрепляющего зелья. Конечно, вне стен Хогвартса колдовство запрещено, но, по большому счету, это и не колдовство вовсе. Здесь нет иной магии, кроме природной. Почти фармацевтика. В основном – полезные свойства трав и совсем капелька личного волшебства. Для усиления этих полезных травяных свойств.
–Что это? – подозрительно покосилась Петуния на стакан с изумрудной жидкостью.
– Лекарство.
– Откуда я знаю, что это не опасно? – упиралась Петуния.