Зеркальный лабиринт
Шрифт:
Я не знал, что произошло у Марго с ее семьей, но подобная ситуация меня устраивала.
Осталось только дождаться, когда Маргарита умрет.
Мне не нравилось жить с ней. Я не выносил вида ее обнаженного тела. Меня раздражали ее запах, форма носа, вставные зубы. Мне было невыносимо тошно целовать эти пересохшие и потрескавшиеся губы, дотрагиваться до холодной кожи, водить пальцами по сморщенным соскам обвисшей груди. Я подсел на «Виагру» не хуже наркомана и научился мечтать о красивых молоденьких фотомоделях каждый раз, когда мы занимались сексом. А Марго, мать ее, любила заниматься сексом. И она не собиралась умирать.
– Я
Мы с Волькой стояли в номере отеля и разглядывали то, что осталось от Марго. Я тихо, сбивчиво тараторил, ощущая, как дрожат пальцы, а воздух обжигает легкие.
– Помнишь, ты говорил, что у тебя плохой дар, а у меня хороший?.. Ничего подобного. Дар не бывает плохим или хорошим. Все зависит от того, справишься ты с кукловодом или нет. Кто за какие ниточки будет отвечать. Я не справился и нарушил обещание. Получал огромное удовольствие, когда варил для мамы омолаживающий крем. Кукловод меня одолел. Поэтому я решил, что больше никогда не возьмусь за варку крема. Не позволю внутренним демонам вырваться наружу…
Когда я замолчал, переводя дух, Волька шагнул в сторону кровати. Изо рта у него торчала сигарета, и сладковатый дым табака смешивался с запахом гниющей плоти.
– Что ты с ней сделал? – спросил Волька. В голосе его скользило легкое любопытство. Или недоумение.
Я пожал плечами:
– Намазал кремом. От него кожа сжимается… не знаю… скукоживается, что ли. Смешно звучит. Знаешь, как если резко сдуть воздушный шарик. Она час назад выпила снотворного, чтобы нормально выспаться. Это у нее что-то вроде традиции после секса. Так вот я намазал Марго кремом и стоял здесь, наблюдал, как ее кожа начинает сжиматься, как она рвется, лопается, отслаивается… но я, блин, не знал, что будет столько крови! И потом еще Марго проснулась. Ненадолго. Она пыталась закричать, но не смогла открыть рта. У нее лицо напоминало натянутую маску не по размеру. Правда, кожа на лице тоже скоро лопнула. Ну и вот…
Только сейчас я подумал, что стою перед Волькой, как провинившийся школьник перед мамой, и ожидаю, втянув голову в плечи, что он начнет меня отчитывать. А я буду оправдываться – о, да! – мне надо будет придумать аргументы.
Она была слишком стара!
Из ее рта пахло гнилью!
Эта старая стерва не давал мне ни рубля!
Я хочу чувствовать себя мужчиной, в конце концов!
Это все кукловод! Он ждал, ждал много лет, чтобы провернуть тумблер!
Ты должен понимать, ведь тумблер в твоей душе уже давно с сорванной пружиной!
Всегда можно найти аргументы, не правда ли?
И вот я стоял перед Волькой, беспомощный и открытый, не понимал, почему он до сих пор не бросился вызывать полицию, не назвал меня сумасшедшим. Он просто водил безучастным взглядом по ошметкам крови, кровавым подтекам, кускам плоти, и время от времени пускал сизый дым носом. Спустя пару минут Волька сказал:
– Надо будет тут все подчистить.
– Я не знаю, что на меня нашло. Сорвался, наверное… Что?
– Убрать надо будет, говорю. Тело я беру на себя, остальным займутся местные дамочки из персонала. Тебе надо будет часа два посидеть возле бассейна. Потом вернешься в номер, прозвонишь по телефонам своей ненаглядной и, это самое, заявишь в местную полицию о пропаже.
– И ее найдут? – спросил я, чувствуя зарождающийся внутри головы странный, медный гул.
– Нет. Нечего будет искать. Пойдем.
Мы спустились на нулевой этаж, к парковке. Волька вел меня за руку, гулко шлепая по бетонному полу резиновыми тапками. Мы обогнули будку с охраной, оказались в узком проходе между бетонных плит с низким потолком. Вокруг кутались тени, света было мало. Казалось, что мы погружаемся в темноту с каждым шагом. Затем я увидел дверь без опознавательных знаков. Волька открыл ее ключом и жестом пригласил меня войти первым.
В свете редких желтых ламп я различил небольшое помещение, напоминающее гараж. На стенах – полки. Множество полок до потолка, с вертикальными металлическими перегородками. Все полки забиты свернутыми листами бумаги.
– Что это? – спросил я, понимая, что вопрос глупый и, в общем-то, бесполезный. Несложно было догадаться.
– Это, брат, кукловоды, с которыми я смог договориться, – сказал Волька. Его рука тяжело легла мне на плечо. – В каждом моем отеле есть такая комнатка. Я рисую постоянно. По два-три рисунка в день. Не считая заказов. Только так мне удается справляться с этим проклятым даром. Не буду рисовать – из листов вылезут призраки, демоны, черти, вампиры, кракены и сожрут меня к чертовой матери с потрохами. Как когда-то давно они сделали это с моими родителями. Для моих заказчиков это всего лишь бизнес, для меня – плата за жизнь.
Я не в силах был вымолвить ни слова.
– Нарушил обещание, не скрою. Надо было жить серой, мелкой жизнью, изнывая от желания постоянно рисовать, но сдерживаться. Тогда бы мне не за что было себя винить. Признайся, ты ведь тоже хотел сварить крем. Хотя бы еще разок, да? Это как с онанизмом. Всегда хочется сделать в последний раз. Пока нет постоянной девушки, или когда в постели семидесятилетняя старуха. Разве ты закончишь когда-нибудь? Нет.
Голос его дрожал от волнения. Дрожь передалась и мне. Я невольно мотнул головой. Шепнул:
– Ты прав. Абсолютно прав. Я и сейчас хочу сварить кое-что. По рецепту номер пять. Просто так. Для себя.
Мне стало невыносимо завидно. Я видел перед собой человека, который справился с демонами. Серая и мелкая жизнь – это про меня, а не про Вольку. Он был на коне. А я превратился в тень.
– Выбирай, – сказал Волька, – на любой вкус. Каждый из тех, кто изображен на картинах, готов избавить тебя от драгоценной, но, увы, мертвой жены. Без следа. А затем я заберу лист обратно, сверну его в трубку, положу на полку, и ни одна живая душа не узнает, что произошло. Считай, что я сдержал обещание и расплатился за то, что ты сделал для меня в детстве. Идет?
Что я мог ему ответить?
Конечно.
Идет.
Волька оставил меня в баре у бассейна, а сам ушел с листом ватмана подмышкой ко мне в номер.
Я заказал пива и, развалившись в кресле, наблюдал как аниматоры развлекают детей. Солнце давно зашло за горизонт, кругом горели фонари, атмосфера призывала расслабиться, забыть о проблемах, ни о чем больше не думать. Но я продолжал размышлять о нашем с Волькой детстве. О том, какими мы были и какими стали. Я – альфонс, убивший богатую жену ради ее денег. Он – миллионер, владелец отелей в Европе, вынужденный каждый день рисовать картины против своей воли. Я завидовал, а он мучился. Но хотел бы я оказаться на его месте? Несомненно. В этом и есть главный парадокс жизни. Каждый из нас завидует кому-то по мелочам, но живет своей жизнью и в своих шаблонах. Добровольно. Я – Фокусник. Он – Солнечный Мальчик.