Зеркало для двоих
Шрифт:
— А зря… Ты ведь могла бы передать фату своей дочери. Да и потом, это так прелестно: венок на голове и воздушный шлейф сзади.
— Моя современная леди предпочитает длину до середины колена, — усмехнулся Юрий и обнял ее за талию. Таня благодарно обернулась: не то чтобы ей нужна была помощь, просто приятно, что он понимает ее и принимает такой, как есть, — и вдруг обнаружила, что Коротецкий едва заметно покраснел. Когда ему становилось неловко, то на его гладко выбритых щеках обычно выступали неровные розовые пятна. Так произошло и на этот раз. Значит, ему не безразлично, угодит она вкусу Веры Федоровны или нет? Значит, он вступился за нее только потому, что этот вариант выхода из не совсем приятной ситуации показался ему более светским?
Татьяна извинилась и отошла. Коротецкий проводил ее встревоженным взглядом, но, видимо, решив, что она направилась
Коротецкий подошел минут через пять, сел напротив, но не сказал ни слова. Татьяна боковым зрением видела его напряженное лицо, его постепенно наливающиеся злостью глаза, его плотно сжатые губы.
— Ну что, так и будем молчать? — выговорил он, наконец. — Ты пришла сюда, чтобы портить мне настроение? Что я сделал не так? Не достаточно похвалил твое свадебное платье? Взглянул не так? Сказал не то?.. Понимаешь, мне уже начинают надоедать твои игры в утонченность и удаленность от всего земного. Я чувствую себя рядом с тобой глупым, неотесанным и никчемным. Если что-то не нравится — скажи сразу, но не нужно играть в интеллигентное благородство: «Она посмотрела на него с горькой улыбкой и удивилась тому, как он примитивен, но это была ее судьба…»
Это было так непривычно и так странно, что Таня просто опешила. Наверное, должно было произойти что-то очень серьезное, чтобы Юрий, ее спокойный, галантный Юрий, превратился вдруг в нервного, дрожащего от ярости и обиды человека. Он говорил горячо, но не громко, слова вырывались из его губ со свистящим шепотом. И еще он периодически посматривал куда-то поверх ее плеча.
«Наверное, тревожится о том, как бы на нас не обратили внимания окружающие. Ведь где-то там сидит «Селезнев», а значит, тусуется весь цвет банка», — подумала Татьяна, но вдруг поняла, что Коротецкому не доступна сейчас подобная рассудительность. Видно было, что он злится на самого себя, стыдится своей безобразной вспышки, но уже не может остановиться, как лыжник, несущийся с горы на бешеной скорости.
— Ты объясни, мы так с тобой и будем жить, да? Ты думаешь о чем-то своем, с высот, издалека, а я гадаю, в чем я провинился, пытаюсь понять, какие сложные умозаключения возникли в твоей голове?
— Юра! Юр, подожди, не надо так. Я просто люблю тебя, просто люблю! — Таня, скользнув рукой по скатерти, накрыла ладонью нервные, барабанящие по столу пальцы. Его кисть вздрогнула пару раз и затихла.
— Извини, — Коротецкий вздохнул прерывисто, как тяжелобольной, очнувшийся после припадка, — сам не знаю, что на меня нашло… Наверное, день был тяжелый.
— Наверное, — легко согласилась она. — Давай считать, что ничего не случилось.
— Давай, — Юрий в последний раз быстро взглянул на что-то за ее плечом, но теперь уже потерянно и смущенно. Помотал головой, осторожно вытащил свою кисть из-под ее ладони и зачем-то одернул полы пиджака. — Черт знает что происходит…
В это время в зале возникло легкое шевеление. Те, кто стоял у бара или просто болтал со знакомыми, начали рассаживаться за столики. Из кухни выплыли официанты в белых с золотом мундирах, несущие на подносах закуски и салаты. В воздухе запахло лимоном, жареной рыбой, виноградом и еще чем-то непонятным, но, по-видимому, восхитительно вкусным. Таня постаралась сосредоточиться на праздничной атмосфере, попыталась внушить себе, что ей весело и хорошо, но какое-то гнетущее чувство все равно не давало покоя. И она вдруг поняла, что ей мучительно хочется обернуться и увидеть, что же такое Коротецкий разглядывал за ее спиной. Она начала было поворачивать голову и краем глаза увидела, как напряглось лицо Юрия. Значит, «это» все еще находилось там.
Следующим, что запечатлелось в ее памяти, как на мгновенном снимке «Полароида», был белый женский жакетик. Точнее, не сам жакетик, а худенькая спина, полускрытая спинкой плетеного кресла. Свет падал на правое плечо девушки, и хорошо была видна тоненькая вытачка на белой шерсти. Прямые каштановые волосы лежали на спине так ровно, словно их владелица приготовилась сниматься для рекламы шампуня. Тане не хотела видеть ее лицо. Она и так знала, что это Юля. Ее спутник сидел напротив. Это был тот самый человек, которого она видела в ночном клубе. Сколь бы разительным ни было его сходство с настоящим Селезневым, обознаться она не могла. Та же манера слегка наклонять голову к правому плечу, та же ироничная улыбка, те же серьезные глаза. Правда, сегодня Лже-Селезнев, одетый в светло-серый пиджак и ослепительной белизны рубашку, казался необычайно элегантным. На шее у него был повязан яркий платок, что придавало ему вид независимый и в то же время свойский. Впрочем, двойник и в рабочем халате грузчика, наверное, чувствовал бы себя так же раскрепощенно. Он не замечал ни подобострастных и кокетливых взглядов женщин, ни подчеркнуто скучных физиономий мужчин, боящихся проиграть с сравнении с признанным красавцем. «Селезнев» видел только Юлю, ее чудесные, с золотыми искорками волосы, ее длинные пальцы, вертящие серебряную ложку, и, наверное, ее глаза… Во всяком случае, в его собственных глазах, карих, глубоких отражалась самая прекрасная женщина на свете. И Таня мгновенно поняла, что смотрел Коротецкий даже не на эту худенькую, пряменькую спинку в белом жакетике от Шанель, а в глаза мужчине, которому посчастливилось любить такую девушку. Девушку, от которой он сам когда-то отказался…
Официант, подошедший к их столику, расставил тарелки с салатами и закусками и мгновенно исчез. Михаил Михайлович Самсонов начал свою торжественную речь. Он благодарил сотрудников за преданность делу, которое они вместе начали пять лет назад, за выдержку и спокойствие, которые они не раз проявляли в критических ситуациях. А Таня смотрела на его двигающийся квадратный подбородок и пыталась чисто теоретически представить, подвергнет ли дядя репрессиям человека, оставившего его собственную племянницу. И если подвергнет, то что можно сделать, чтобы этого избежать? А вот Коротецкий не был столь дальновиден. Перед его отсутствующим взглядом, наверное, до сих пор стояла худенькая спина в белом жакетике и нежные глаза влюбленного мужчины… По окончании торжественной речи гостям было предложено выпить за юбилейную дату. Неизвестно откуда вынырнувший официант откупорил бутылку с шампанским и наполнил фужеры искрящейся жидкостью. Пышная шапка пены быстро осела, вверх побежали крохотные пузырьки, точно такие же, как за иллюминатором. Кто-то поднялся с места, кто-то зааплодировал. Таня отвела взгляд от стоящего на столе бокала, только когда Юрий тихонько подергал ее за кончики пальцев. Она тоже поднялась и пригубила шампанское. Почти полный фужер снова опустился на скатерть. Коротецкий взглянул на нее удивленно и неодобрительно.
После торжественной части народ серьезно занялся едой, молчать было неприлично, и Таня первой начала ничего не значащий разговор. Коротецкий отвечал исправно, а она с тоской думала о сегодняшнем вечере дома. Хуже всего, когда близкий человек мечется, как больной зверь, никому не признается, что ему плохо, а только кусает любого, кто пытается приблизиться. Она не могла злиться на Юрку и терпеливо ждала, когда он хоть немного разберется в своих мыслях и чувствах. «Мой бедный, заблудившийся ребенок, — думала она, пытаясь мысленно погладить его лоб и выступившие на висках прожилки. — Мой сильный, красивый мужчина с удивительными зелеными глазами…»
Коротецкий немного оживился, когда горячие блюда были съедены и в паузе перед десертом начались танцы. Он со своей прежней галантностью подал Тане руку и повел ее в центр зала. Там уже кружилось несколько пар, в том числе и Михаил Михайлович с Верой Федоровной. Дядюшка снова подмигнул Татьяне, и она со всей нежностью, на которую была способна, обвила шею Юрия руками. Может быть, ему нужна была именно эта доверчивая ласка? Во всяком случае, тут же ладонь Коротецкого, слегка дрожа, скользнула от ее лопаток к ягодицам и остановилась, немного не дойдя до «конечного пункта». «Селезнев» и Юля танцевали совсем рядом. И именно к ним было приковано внимание окружающих. Но если двойник держался просто отлично: что-то шептал партнерше на ухо, улыбался, перебирал ее волосы, — то Юля казалась чрезмерно напряженной. Лицо ее было бледным, а глаза — устремленными в пол. Коротецкий не смотрел ни на нее, ни на «Селезнева». Он так внимательно изучал Танин лоб, словно на нем была написана разгадка тайны жизни. Ей не хотелось знать, о чем он думает, она просто ждала, когда «нарыв» прорвется и наступит какая-нибудь определенность.