Зеркало для двоих
Шрифт:
Сергей взъерошил пальцами ее волосы и тихонько поцеловал в затылок:
— Юлечка, Юлечка… Но ведь Селезнев ничего не…
— Все, табу! — она легонечко стукнула пальцами его по губам и прижалась к нему горячим, вздрагивающим телом…
Видимо, Палаткина тревожили те же мысли, потому что на ее предложение о табу он откликнулся с явным энтузиазмом. И теперь, уже когда Юлька нечаянно касалась в разговоре опасных тем, будь то окончание его отпуска или ее предположительный переход в другой банк, он ловко переводил беседу в более спокойное русло. Запрет на произнесение фамилии Селезнева соблюдался свято…
Сегодня она во второй раз осталась дома одна. Ненадолго, всего на какой-нибудь час, Сергею срочно понадобилось по каким-то делам заехать
— Алло, Юля, это ты? — раздался на том конце провода голос матери.
— Да, — ответила она без особой радости. Следующий вопрос был традиционным:
— Твой новый возлюбленный дома?
Наверное, только мама могла с такой едкой иронией произнести эти слова: «твой новый возлюбленный». Юлька уже успела тысячу раз пожалеть о том, что дала ей телефон Сергея. Наверное, лучше было бы самой звонить домой и время от времени наезжать в гости. Мама старательно избегала называть Сережу по имени, как бы подчеркивая этим свое отношение «к очередному роману дочери», а когда он брал трубку, ограничивалась холодным и вежливым: «Здравствуйте, пригласите Юлю, пожалуйста».
— Нет, его нет дома, — ответила Юлька несколько настороженно. Присутствие в квартире Палаткина, конечно, не избавляло ее от необходимости выслушивать длинные нравоучительные монологи, но, по крайней мере, оправдывало нежелание вступать в дискуссию. Теперь же душещипательному разговору ничего не мешало.
— Он на работе? — светски поинтересовалась мать.
— Нет, я же говорила тебе: он пока в отпуске…
— А куда же его тогда, извините, на ночь глядя, понесло?
— Он поехал к другу. Возникли какие-то проблемы.
В трубке повисла секундная пауза, и Юлька явственно представила, как мама слегка искривляет в усмешке красивые, чуть увядшие губы:
— К другу? А почему он не пригласит его к себе домой? Если у них откровенный мужской разговор, ты вполне могла бы посидеть в другой комнате…
— Мам, что ты хочешь сказать? Говори прямо, — Юлька поудобнее уселась на пуфике и раздраженно смахнула с телефонной полочки неизвестно откуда взявшуюся пыль.
— А ты сама не понимаешь? Девочка моя, ты еще маленькая и глупая и многого не знаешь в жизни, но неужели прошлые ошибки ничему тебя не научили?.. Сук надо рубить по себе! Это очень мудрая и старая пословица. Если ты говоришь, что твой… новый знакомый обладает яркой внешностью и плюс к этому трехкомнатной квартирой, то надо бы уже задуматься, что ему от тебя нужно?
— Мама, ты опять?
— Да, опять! История с красавцем Коротецким тебя ничему не научила?
— Давай не будем трогать Юру. Тебе не нравилось, что он не зовет меня жить в свою квартиру, но Сережа-то привел меня к себе…
— И я не вижу в этом ничего хорошего! — провозгласила Людмила Николаевна даже как-то торжествующе. — Это означает только одно: Юрий, при всех его недостатках, с самого начала вел себя с тобой честно, и даже если судьбе было угодно…
Дальше полились дифирамбы в адрес Коротецкого, теперь превратившегося из безжалостного чудовища чуть ли не в воплощение добродетели. Юлька покорно слушала, меланхолично вычерчивая пальцем на полированной полочке слово «Сережа», и думала о том, что если Палаткин придет домой в ближайшие пять минут, то наверняка успеет увидеть на кухонном столе гадальные карты. И, конечно же, будет смеяться… А мама все говорила и говорила. Юля старалась не вникать в смысл ее слов и чувствовала себя из-за этого ужасно неловко. В ней еще иногда просыпалось детское желание обнять мамины колени и прижаться к ним щекой. И, самое странное, она была почти уверена в том, что и мама этого хочет. Но, то ли из-за непривычности этой близости, то ли из-за того, что все уже сложилось и устоялось по-другому, радостного воссоединения никогда не получалось. Мама начинала обороняться, заключая себя в стеклянную запаянную колбу из слов и излишне патетичных фраз, а Юлька против воли превращалась в молодую озлобленную стерву, упорно не желающую принимать мудрую помощь старшего поколения…
— Так что, думай, дочь. Разрывать отношения надо вовремя, пока это еще не может причинить сильной боли!
— Мама, — Юля произнесла это неуверенно и как-то задумчиво, — а хочешь, я познакомлю тебя с Сергеем. Мне кажется, он тоже будет рад этому знакомству…
— Тоже? А кто тебе сказал, что я буду рада? Нет уж, дорогая, я буду знакомиться теперь только с твоим будущим мужем, который придет к нам с отцом и официально попросит твоей руки. А все остальное…
В дверь длинно и настойчиво позвонили. Юлька почувствовала, как сердце ее быстро и радостно заколотилось. Непонятно почему Палаткину понадобилось звонить в дверь, когда у него есть свой собственный ключ, но, может быть, ему просто захотелось увидеть ее на пороге, пусть еще без кухонного фартука, но уже встречающую, уже ждущую?..
— Мама, Сережа пришел, — сообщила она в трубку. Видимо, нежность, переполнявшая ее, все-таки вырвалась наружу с оскорбительной для Людмилы Николаевны откровенностью, потому что на том конце провода тут же раздались холодные короткие гудки.
Юлька вздохнула, аккуратно опустила трубку на рычаг и подошла к двери. Ей не хотелось торопиться, и она накапливала в себе последние секунды ожидания, чтобы острее почувствовать радость от Сережиного возвращения. А карты на столе? Ну, и Бог с ними, с картами… Английский замок коротко щелкнул, дверь беззвучно вползла внутрь, и Юля напряженно сощурилась. В последний момент она успела не то чтобы понять, а скорее почувствовать, что это не Сергей. И поэтому даже не удивилась, когда от стены молча отделилась женская фигура. У дамы были длинные прямые волосы, распущенные по плечам, руки она прятала в карманах. Когда женщина вошла в прямоугольник света, Юлька наконец узнала Симону.
— Предлагаю перейти на «ты», потому что для нашего дальнейшего разговора это будет удобнее, — без предисловий начала гостья.
Юлька пожала плечами и, посторонившись, пропустила ее в квартиру. На Симоне было все то же драповое черное пальто, но теперь оно висело на ней, как на вешалке. «И когда она успела так похудеть?» — подумала Юля, разглядывая длинное лицо с заострившимися скулами, несколько запавшие, но от этого не сделавшиеся более выразительными глаза и едва заметные сухие морщинки в уголках рта. Она не видела Симону с того самого памятного дня и, честно говоря, не часто о ней вспоминала. Все связанное с Коротецким вдруг стало таким скучным и ненужным, что Юлька и думать забыла о его предстоящей свадьбе. Тем более что невеста, вероятно, погруженная в предпраздничные хлопоты, теперь совсем не появлялась в банке.
Симона, не дожидаясь приглашения, сняла пальто, повесила его на вешалку и наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки. На шее у нее болталось то самое ожерелье из яшмы, в котором она была на банкете по случаю пятилетия банка. Юля запомнила его исключительно потому, что старалась смотреть только на эти коричневые камушки, перемежающиеся с золотыми шариками, когда Симона задавала Палаткину каверзные вопросы. Ей казалось, что если она встретится с этой стервой взглядом, то просто не сможет скрыть переполняющую ее ненависть. Сейчас ожерелье болталось прямо перед Симониным длинным носом, а сама она продолжала неприлично долго возиться со шнурками. В конце концов Юльке надоело наблюдать ее согбенную спину.