Зеркало для героя

Дышев Андрей Михайлович

Индеец резким движением наступил на руку коротышке, который пытался целовать туфли хозяина, и с сильного замаха отрубил несчастному кисть. Невыносимый вопль ударил меня по ушам. Коротышка взмахнул обрубком, разбрызгивая кровь, и она веером плеснула на переборку, оставив рисунок красной пальмовой ветви. Я отшатнулся. Кровь толчками выплескивалась из оголенных, распустившихся обрезков вен, торчащих из обрубка. Вопль сошел на нет, коротышка замолчал, но рот его, источающий пену, все еще был широко раскрыт, а шальные побагровевшие глаза, словно под давлением, выползали из орбит. Он вскочил с колен и, ничего не соображая, схватил свою омерзительную

кисть и приставил ее к обрубку.

Меня едва не вывернуло. Но это была лишь прелюдия. Двое индейцев ловко схватили коротышку, оторвали его от пола и бросили за борт. Веревка, к которой он был привязан, быстро раскручивалась и, размотав последнюю спираль, натянулась тугой струной.

Коротышка ненадолго скрылся под водой, а когда снова появился на поверхности, вспенивая воду грудью, на его лице уже не было ничего человеческого. Отчаянно ударяя обрубком и ладонью по воде, он пытался удержаться на поверхности. Волны захлестывали его лицо, он глотал, сплевывал воду и снова широко открывал черный рот, но его крика не было слышно. Когда он в очередной раз вскинул над водой кровоточащий обрубок, я успел заметить, что вокруг него серебристо блеснули какие-то странные лепестки, а когда до меня дошел смысл всей этой гнусной казни, мне стало по-настоящему страшно.

Коротышку заживо поедали пираньи. Их почти не было видно, но вода вокруг несчастного шевелилась и вспенивалась от стаи черных спинок и плавников. Кровавый шлейф тянулся за жертвой. Коротышка уже дергался в агонии и в последний раз поднял над головой начисто обглоданную лучевую кость. Словно от боли, его тело перевернулось на спину, и из воды показался отвратительный выеденный живот с белыми фишками позвоночника, похожего на ствол бамбука, и полосками ребер…

Я отвернулся, стараясь не увидеть лица Влада, чтобы к своему шоку не добавить отпечаток его впечатлений. Конец двадцатого века, думал я, но не словами, а понятиями в виде громоздких серых картинок и бегущих титров. В Москве слякотный март. Люди толпятся у входа в метро. Как всегда, пробки на Садовом кольце и на Рижской эстакаде. Грязные «Москвичи» и «Жигули» почтительно уступают полосу темным, как акулы на глубине, «шестисотым». Наивные водители думают, что самое страшное в жизни – столкнуться с такой акулой. И в это же время, в другой части света, запросто выкинули с теплохода человека и скормили его рыбам на глазах у сотен пассажиров.

– Неужели не вспомнил? – спросил меня носатый.

Я чуть повел плечами и почувствовал, как вспотевший «таурус» нежно царапнул меня стволом по пояснице.

Носатый щелкнул пальцами. Индеец стал выбирать веревку. Скелет в ботинках застрял в петле, и индеец долго дергал за веревку, ослабляя и натягивая ее, пока останки коротышки не вывалились из убийственного лэриэта и не ушли на глубину.

– Ты следующий, – предупредил меня носатый.

Влад вдруг разразился русским матом. Он дернулся, глядя безумными глазами на носатого, но в грудь ему уперся ствол винтовки.

Индеец, выжимая мокрую петлю, подошел ко мне, с тупым выражением на лице развязывая узел. Я чувствовал, что Влад сейчас кинется на носатого, вбирая в себя рой пуль.

Негромко щелкнули два выстрела подряд. «Таурус» давал маленькую отдачу, и я почти не почувствовал его в своей ладони. Носатый и индеец рухнули на пол. Не дожидаясь, пока телохранители придут в себя и откроют по нам огонь из винтовок, я кинулся на Влада, схватил его за руку и что есть духу побежал по палубе. Мне казалось, что теплоход стал

раскачиваться под нашими ногами. Ветер шумел в ушах, сердце вырывалось из груди, спина, казалось, морщится и сжимается в ожидании пули, но холл, где мы могли хоть ненадолго укрыться, был еще так далеко…

Я едва не налетел на дверцу люка, открывшуюся передо мной, и почувствовал, как за штанину крепко ухватилась чья-то рука.

– Сюда! – услышал я голос, доносящийся из темного колодца люка.

Влада, этого большого, неповоротливого, засыпающего на ходу слона, я затолкал в люк первым, потом нырнул в темноту сам, даже не обратив внимания на человека, который закрыл за мной массивную герметическую дверь и заблокировал ручку задрайки. Ничего не видя в темноте, оглушенный ударами собственного сердца, я сделал два шага по крутой лестнице, но не удержался и полетел вниз. Я упал на что-то мягкое, что оказалось ягодицами Влада, и это обстоятельство сохранило мои руки и ноги целыми. Поднявшись на ноги, я посмотрел наверх, откуда спускался наш спаситель. В сумрачном отсеке я не разглядел его лица. Из темноты на меня надвинулось что-то большое и пахучее.

– Извини, но прежде, чем тебя сожрут пираньи, я должен с тобой расквитаться…

Удар кулаком в нос, как мне показалось, на мгновение разорвал темноту отсека яркой вспышкой. Я снова полетел на пол и снова упал на Влада.

– Да что ты на ногах не стоишь, черт бы тебя подрал! – проворчал Влад, засыпая.

Вспыхнул огонек зажигалки. Прикуривая сигару, в коротком жакете с галунами, надетом поверх бумажной рубашки, надо мной стоял вакуэро.

Глава 16

– Признайся, что ты был не прав, когда ударил меня чемоданом по голове, – сказал вакуэро, пуская кольца под потолок. – Дьявол! Здесь нечем дышать, но курить хочется так, что под лопаткой чешется… А твой друг, случайно, не помер?

Мой друг, словно возражая, хрюкнул и перевернулся на бок. Я поднялся на ноги, потирая челюсть. Удар был красивым, но, к счастью, недостаточно сильным, чтобы нарушить природную симметрию моего лица.

– Где мы? – спросил я.

– В трюме, – ответил вакуэро. – Не беспокойся, эти садоводы сюда не пролезут. Здесь самый глубокий люк на судне и самые крепкие двери. Это отсек для хранения запасов мазута и смазки. Только ничего здесь сейчас нет… Когда он успел так нажраться?

Он думал, что Влад пьян. Я не стал ничего объяснять этому малознакомому мексиканцу и, всматриваясь в полумрак, пошел по трюму, на ощупь отыскивая днищевые поперечные балки. Они были шероховатыми от ржавчины, которая порошком осыпалась под моей ладонью.

– Отсюда есть еще выход? – спросил я, и мой голос отозвался гулким эхом.

– У другого борта есть дверь в машинное отделение, – ответил вакуэро, – но она, по-моему, заварена. Послушай, мы с тобой так давно знакомы, а не знаем друг друга по имени!

Я представился и сел на флор – выступающее, как рельс, ребро корпуса. Исследовать этот душный трюмный отсек уже не имело смысла. Мои глаза достаточно привыкли к темноте, и я видел, что мы находимся в железной коробке, швы которой были надежно сварены – клоп не пролезет, а выпуклая овальная дверь на противоположной переборке не имела даже ручек для задрайки.

– Интересно тебя нарекли, – произнес вакуэро, несколько раз вслух повторив мое имя. – А меня зовут просто – Диего. Мой друг из Штатов называет меня Диком… У меня есть пара глотков виски, не хочешь промочить горло?