Зеркало для никого
Шрифт:
— Я все понял, Гель, и хотел бы дать тебе дружеский совет, — на его лице появилась приятная улыбка. Глаза светились добротой. Не дожидаясь моего ответа, он сказал? – Я бы посоветовал тебе прекратить общаться со старшими ребятами. По твоему гормональному фону не сложно понять, чем вы занимались, а чем нет. Оргию в джакузи все бы поняли. Но только это была не оргия, студенты прикрылись тобой. Для чего? Не в моей компетенции отвечать на подобные вопросы. Поэтому я оставлю их без ответов. Запомни – посиделки в ванной с подружками, чтобы обсудить мальчиков – это одно, а со старшими ребятами неизвестно зачем –
А потом как то быстро и нервно, словно совершая преступление, он передал мне записку, которую я тут же прочитала. Теперь то мне стало понятно, что он все это время писал в своем блокноте:
«Анастасия Рейснер находится на грани, она опасна для себя и окружающих, только связи семьи Рейснер позволяют ей совершать противоправные действия. Но и их влияние не бесконечно. Анастасия пыталась использовать родного брата так, как сейчас использует тебя. Эта девушка может пропасть из Зеленого города уже к концу года. Я знаю тебя и знал твою сестру. Не повтори ее судьбу. Будь осторожна. Уничтожь эту бумагу».
Я поглядела на мозгоправа, которого все это время если не ненавидела, то относилась с долей презрения. Искусственные глаза доктора блестели, когда я взглянула на его холеное лицо. Все это время я думала, он работает с нашей семьей потому что мы ему хорошо платим, но кажется я и Мист действительно ему не безразличны. Я сжала бумагу в руке и принялась сминать ее, разрушая текстуру. За то, что он только что передал мне можно лишиться лицензии.
Зачем Петерсону давать мне подобную информацию и так рисковать? Почему пропадет к концу года? Я думала изгнание добровольно. А если не так? Что если Мист вовсе не по своей воле ушла в Красный город? И нужно предупредить Анастасию. Я должна предупредить ее.
Когда мы покинули кабинет, я осталась жевать мятную конфетку, выловленную из огромной стеклянной вазы в приемной, стены которой также были окрашены в приятный мятный цвет. Я жевала ее остервенело, в попытке приглушить чувство тошноты и утихомирить бешенный пульс. После сеанса полагается быть спокойной и расслабленной, вот я и пыталась соответствовать образу.
Петерсон беседовал с родителями, и судя по их счастливым лицам, о чем-то приятном. Бумагу, которую подал мне врач, я изорвала еще в его кабинете и выбросила. Сожгла бы, да пожар в кабинете психолога поставил мою адекватность под вопрос. Я безмятежно улыбнулась маме, нырнула папе под руку, а тот потрепал мои рыжие волосы.
— Я очень рад, что с нашей девочкой все в порядке. – сказала мама.
— Более чем. Последние изменения были вызваны стрессом в связи с давлением в школе, как вы и полагали. Я бы посоветовал вам оставить Гель больше свободного времени, чтобы она смогла уделить его какому-нибудь милому хобби. Чтению, например.
Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. Мнение об этом докторе у меня определенно было предвзятым. Петерсон не просто очередной винтик в машине слаженной работы Зеленого города, кажется у него была душа. Слово «душа» мне объяснила Мист, раньше люди в нее верили. «Душевный», «бездушный», «широкая», «загадочная душа», она научила меня этим словам. А я запомнила, как запомнила имена и про печенье. Мист учила меня этим словам. Интересно, откуда она сама их узнала?
— Может лучше медитация? – спросила мама, — я знаю прекрасный спа-салон, где можно медитировать на кварцевый песок.
Мы с доктором вздохнули синхронно и обреченно, а потом переглянулись.
— В медитации нет необходимости. Должен сказать, что у Гель очень высокая способность к концентрации и без того. Я в своей практики редко встречал более устойчивую к воздействиям психику, при высоком уровне эмпатии и интеллекте. Из Гель бы вышел психолог.
Кажется, Петерсон сейчас пытался воспользоваться моим уровнем эмпатии и донести до меня одну мысль. Теперь, когда я поняла, что Петерсону благодаря его профессии были доступны кое-какие тайны, о которых никто больше не был осведомлен, я четко убедила себя в том, что его профессия подходит мне больше всего.
Я вмешалась в разговор, щебеча как утренняя пташка:
— Вы подали мне идею, доктор, — радостно сообщила я ему, а родители синхронно перевили на меня взгляды.
— Ты окончательно решила, что отправишься в медицинский? – тоном, вызывающим доверие, спросил меня врач.
— Да, но я не хочу быть хирургом. Я пойду учиться в отдел психиатрии. Буду как вы.
Был ответ.
— Мне через пять лет как раз понадобится ассистентка, обещаю – место твое, если к тому моменту ты еще захочешь пойти работать к старому доктору.
Родители округлили глаза, рейтинги у всех троих подскочили вверх на две десятой деления. Что-бы получить ассистентскую позицию, студенты выстраивались в очередь и бились как гладиаторы в древнем Риме, никому просто так подобные предложения не делались. В этот раз, я не позволила тщеславию затуманить свой разум. Только с благодарностью пожала Петерсону руку. Очевидно, он хотел помочь мне найти свое место в этом мире. Почему? Кажется потому, что чувствовал, он не смог помочь моей сестре.
Распрощавшись с врачом мы отправились в кафе есть пиццу, семейный мир и покой были восстановлены, как были восстановлены и мои рейтинги в глазах Зрителей. Правда в этом мире нет ничего долговечного, а потому оценкой 8.5 стоило наслаждаться всеми силами.
В медицинский я все-таки поступила. Это произошло спонтанно, практически необдуманно. На следующий день, а вернее ночь после беседы с Петерсоном, я заполнила все бумаги и отправила их по Сети. Я не проверяла их, не перечитывала десятки раз. Просто написала их от руки, а затем перенесла в компьютер с бумаги. Оказалось, если писать рукой, получается медленно, зато ошибок совершаешь меньше.
Ответ на мое письмо пришел на следующей неделе. Он оказался положительным. Так еще до окончания школы я стала числиться в студентах. Конечно, если мой рейтинг опуститься ниже отметки 6.5, меня автоматически удалят из списков абитуриентов, получивших место, но с твердой 8 даже до 7 скатиться трудно. Если я не начну драку с одноклассником или не засвечусь в скандале, то быть мне на месте доктора Петерсона через жалких десять лет. Если тот конечно отправится на пенсию.