Зеркало души
Шрифт:
— Мне нравится! — улыбнулась я и посмотрела на выжидающее лицо генерала.
— Располагайтесь, — усмехнулся он. — Как разберетесь, приглашаю в столовую обедать. Уже время.
Я кивнула и он вышел. Затем старшина втащил мой чемодан и при этом покачал головой, поставив его в середину комнаты.
— Ну, вот и вы на месте вместе со своим чудовищем. Как разберетесь, скАжите, и я уберу его в кладовую, чтобы не мешался тут.
— А где здесь туалет? — спросила его тихо.
— Уборная? — переспросил он. — Так напротив. Как выйдете, так прямо. Ну, с новосельем!
— Спасибо, — улыбнулась я его пожеланию.
Он вышел, а я прошла к окну и решилась открыть створки, так как в комнате
— «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река, кудрявая, что ж ты не рада, веселому пенью гудка…»
Особенно она была близка к этому месту и к этому времени. Сняв пиджак, начала разбор своего «приданого» еще малоизученного и поразилась его многообразию: тут были и нижнее белье, и теплые вещи вплоть до пальто с воротником цигейкой и такими же манжетами, в талию с поясом, и демисезонное, также приталенное, спортивная куртка из какого-то водоотталкивающего материала типа парусина с капюшоном. Ну, а платья я уже видела. Кроме них были две юбки и две блузки — одна просто белая из сатина, другая цветная из тонкого крепдешина. Такую, я видела у той же бабульки. Сквозь материал всё просвечивалось, и поэтому она поддевала под него из плотного шелка ещё и кофту без рукавов, типа нашего топа.
Мне понравилась она и я решила надеть и ещё светлую юбку, что нашла под кипой белья. Она была слегка помята. Я повесила на спинку кровати и решила попросить утюг, если здесь таковой имелся. Выложив все в шкаф и комод, сложила на стол учебники и письменные принадлежности.
— Сюда бы лампу, — подумала я, когда услышала стук в двери. — Войдите! — Крикнула и встала напротив, думая, что это генерал. Но вошла Глафира с постельным бельем и подушкой.
— Вот, вам. Разрешите приготовить кровать? — обратилась она ко мне на вы.
— Да-да, пожалуйста, — повела рукой в ту сторону и присела на стул, глядя, как та споро застелила постель и накрыла её чУдным светло-бежевым покрывалом.
— Спасибо, — поблагодарила я, когда та встала передо мной. — Можно попросить вас не обращаться ко мне на вы, можно просто на ты и Валя. Хорошо?
— Как скажите…скажешь, — улыбнулась она. — Что-то ещё?
— Да, — встрепенулась я. — Мне нужен утюг и если можно, какую-нибудь настольную лампу, для занятий и чернильницу с ручкой. Не брала, так как запачкать боялась.
— Насчет лампы и чернил, то принесу. А вот гладить покажу. Бери что надо и пошли.
Я прихватила кофту и юбку, и мы вышли в коридор. Пока шли, она показывала и рассказывала расположение в квартире.
— Эта комната моя, рядом. Ежели что, стучи, приходи. Эта — кабинет и спальня хозяина. Они смежные друг с другом. Далее идет зала-столовая. А эта кладовая и гардеробная. Там есть что тебе нужно. Заходи.
Она толкнула двери, и я оказалась в большой комнате, метров двадцати, с окном, встроенными полками и вешалками, где висели мужские костюмы, рубашки, брюки, галстуки. На полках лежало белье постельное в упаковках из серой бумаги, перетянутое бечевкой и корзинки с низкими бортами с которых, видимо, хранилось нижнее белье генерала. Внизу стояли туфли и сапоги. Все было тщательно уложено, ухожено. Кругом чистота и порядок. Рядом стоял узкий стол с суконным покрытием и электрический утюг с длинным шнуром. Рядом топчан с табуретом и швейная машинка с педальным устройством.
— Это мое царство, — махнула она рукой вокруг. — Здесь я занимаюсь любимым делом — шью и штопаю. Располагайся.
И она включила утюг в розетку. Я сидела молча, оглядывая всё вокруг. Мне была симпатична и сама Глафира и её гордость в содержании рабочего места. Всё было компактно, рационально и удобно. Я заметила для себя, что тоже воспользуюсь, если что. Охотно похвалила её, восторгаясь этим видом, чем расположила к себе женщину. Только сейчас смогла пристальнее приглядеться к ней. Лет было около пятидесяти, полная, ростом чуть выше меня, с круглым простоватым лицом, скорее, деревенской жительницы. Как потом узнала — была права. Она действительно была из села, что находилось на Волге и в тридцатые годы, бежала от голода, который гнал людей в столицу. Здесь было сытнее, работали уличные столовые, раздавали горячую пищу и хлеб. Много было безработных. Здесь же и нашел её старшина, уже тогда бывший ординарцем у генерала, ещё полковника. Привел в дом и определил в кухарки и горничные с разрешения хозяина. В то время еще была жива мать Сергея Витальевича и жили они не здесь, а в собственном доме, который потом снесли и выдали ему уже новые апартаменты, как потом мне уже рассказывала сама Глафира.
— После смерти хозяйки, я осталась при Сергее Витальевиче и его молодой жене, — поведала она мне историю самого генерала. — Но перед войной, она уехала погостить к своим родным в Белоруссию и там сгинула. То ли убита, то ли попала в плен. Хозяин так и не смог выяснить. И её родные тоже пропали. Говорил, что узнал, что село тО спалили немцы вместе с жителями. Может и она тоже с ними. Царство им Небесное! — Перекрестилась она, а потом нервно глянула на меня. — Осуждаешь?
— Нет-нет! — поспешила ответить я. — Какое там. Сама верую. — Тихо прошептала я, и перекрестилась. — Бабка постаралась, прививала. Да и крещенная я.
Тут вспомнила о своей комсомольской ипостаси и приложила палец ко рту:
— Только никому!
Она радостно закивала и тут я поняла, что она моя, вся с потрохами. Утюг нагрелся, и я принялась за глажку. Глаша показала, как надо отключать его время от времени, так как можно сжечь одежду, при постоянном накаливании и ушла в кухню, разогревать обед и накрывать на стол. Я вначале не могла приспособиться, а потом все же выгладила, криво усмехаясь, что это тебе не прежняя автоматика в моем мире, которую мы уже и не замечаем.
Приведя себя в порядок, пошла смотреть столовую.
Глава 8
Столовая была большой и светлой от двух окон и стеклянной балконной двери. Они были обрамлены светло-зелеными занавесями, плюшевыми или бархатными, с белой кисеей, и большим овальным столом на двенадцать персон с мягкими стульями. У противоположной стены стояло пианино, темно-вишневого цвета с двухрожковыми канделябрами и свечами, висели картины в золоченных тяжелых рамах, видимо, из прошлых коллекций генеральского наследства. На них были пейзажи и портреты в небольших овальных и круглых окантовках. Я присматривалась к видам и лицам, изображенным на полотнах. Это были чаще старинные московские дворики, лица женщин и детей. Не было ни одного так называемого парадного портрета семейного или личного. Все было выдержано в спокойных тонах и бережно хранимое. На столе, покрытой белой скатертью, стояли только два прибора и ваза с цветами, отодвинутая в сторону. Там же находилась большая супница и тарелки с закусками из мяса, рыбы и сыра. Тут же стояли бутылка с вином и графин с водкой. Белые булочки, темный нарезанный тонкими ломтями хлеб, масло в масленке, икра — все подогревало аппетит. Вошла Глаша в белом фартучке с полотенцем в руке.