Зеркало души
Шрифт:
За Машу я была спокойна, а вот за легкомысленную «тень» сомневалась. Та еще девчонка и уж очень легка на язык. И ведь не обидишься, все с языка слетает, не потому что завистлива или зла, а просто болтлива. Зато и ей выбалтывали последние новости. Я всегда сторонилась таких людей, даже в своем мире, и старалась не иметь с ними дел, но Маша взяла над ней шефство, как я видела и поэтому просто терпела, но была предельно осторожна, как бы та не оказала и мне «медвежью услугу» что-либо проболтаться про мои чувства и генеральские. Поэтому даже с Машей перестала говорить на эту тему, да она и не спрашивала, так как была занята постоянно. И поэтому мой поцелуй с мальчишкой, да еще и совхозные дела с заботой о нем же, дали простор уже нашим отношениям, оставив генерала. Об этом
В общем, как говорится — «без меня меня женили». Тот же был не против, а я перестала прятаться и принимала его несмелые ухаживания. Это был мой щит, на всякий случай. На свидания он меня пока не приглашал, но портфель носил, очередь в столовой занимал, садился рядом в аудиториях на общих лекциях. К нему присоединился еще один парень из их комнаты, который оказывал знаки внимания Маше, но та не замечала или просто игнорировала их. Ленка завертела такой роман обо всём этом за нашими спинами, что мы пришли в шок, когда об этом узнали. Тогда чуть её не побили, но с тем пор она язык-то и прикусила, но это уже было позже. А сейчас с «доброй» руки старосты и подруги, меня избрали в редколлегию курсовой стенгазеты.
Помня ещё с подготовки к экзаменам, что я хорошо владею словом и грамотностью, Маша удружила мне общественную нагрузку — писать статьи и проверять грамотность всей газеты. Я была вначале сердита на неё, но она уверила, что это поможет меня выделить при зачислении, так как моя кандидатура будет скреплена еще и полезной работой для института.
— Знаешь, подружка, — сказала она после на моё сердитое «фи», — потом тебе не надо будет доказывать свою полезность и значимость. Да и «комиссарша» тоже одобрила твою кандидатуру, прочитав характеристику от бригадирши из совхоза, где та указала на твое серьезное отношение к работе и быту. Так что ты должна меня благодарить, а не хмуриться. К тому же твои отметки еще и по вступительным экзаменам она тоже учла. Так что принимайся за работу, комсомолка Малышева.
Я вначале расстроилась, но подумав, поняла, что в этом она была права и, засучив рукава, принялась налаживать курсовую газету. Меня за мое рвение назначили главным редактором, то есть, полностью повесив на меня всю работу. Но помнив свою комсомольскую юность, я тоже была не лыком шита, назначила себе двоих помощников, одним из которых был тот же Петя. Он был рад всё делать рядом и поэтому всю хозяйственную работу выполнял беспрекословно: доставал бумагу и краски, бегал по группам за ответственными по написанию заметок. Иногда даже страшил их вылетом из института, когда те сопротивлялись писать и прятались от его вездесущего ока. Эти разборки он делал с тем самым парнем, по имени Толя, который и был его приятелем по общаге. Ради благосклонного взгляда Маши он готов был и звезду с неба достать, не то чтобы кого-то прижать и потребовать выполнения общественного наказа.
На комитете комсомола курса, я предложила назвать нашу стенгазету «Комсомольский прожектор». Меня хором поддержали, когда я объяснила, что там будут не только обычные статьи из жизни ребят, но и юмористические и если придется даже сатирические, где будем «клеймить позором» тех, кто не достоин звания советского студента и комсомольца: лентяев и уклоняющихся от общественных нагрузок, а также грубиянов и забияк.
Вспомнив, как делалось это в мое время, я хотела и здесь быть немного впереди, поставив эксперимент за свободное волеизъявление в пределах одной маленькой группы целого большого и известного института. Если такой опыт свободомыслия будет оценен и пройдет, то следующий этап «хрущевской оттепели», а именно фестиваль, о котором уже начали говорить, будет целым глотком свободного воздуха в стране и в политике иняза.
И моя задумка была первой ласточкой в институте. Её заметили. Около газеты толпились не только наши студенты, но и с других факультетов тоже. Даже оценил её и наш харизматичный декан. На общем собрании курса похвалили нашу редколлегию за работу над газетой и отметили мою персональную деятельность.
— Ну, вот, — смеялась Маша, глядя на смущенную меня, — я же говорила, что ты
Я поцеловала её в щеку и пригласила к нам в гости. Тем более что и Глаша хотела с ней познакомиться. Ведь я всегда рассказывала ей за ужином, что и как шли мои дела. Она уже знала заочно всех моих друзей и приятелей, даже Петю, всех преподавателей и их характеристики в моем исполнении, даже «комиссарши» и самого декана, и поэтому согласилась принять Машу в гости, обещая угостить своими фирменными пирогами и пирожками, которые так нравились той ранее.
Маша согласилась и еще потому, что я призналась ей в своем отношении к генералу. Мне очень хотелось услышать её мнение как подруги, как молодой серьезной девушки. Я естественно не говорила, что сама в чужом теле, но что-то чужеродное она замечала и удивлялась, правда молча. Зато я по её глазам определяла свои промахи и старалась исправиться, дабы она не поняла то самое несоответствие тела и головы, за которое я так боялась. Ведь могли счесть душевным заболеванием или просто сумасшествием. Так что моё откровение как-то смягчило или немного отворило ей дверцу в мою скрытность и в то же время удовлетворило её пониманием моих взрослых чувств к генералу. Я даже решилась ей прочитать последнее письмо от него, дабы привлечь на свою сторону, если что и случится в будущем.
Машу я встретила у метро. Она, смеясь, рассказывала, как её атаковала приставучая Ленка, с вопросом куда мол «намылилась» и собиралась сопровождать.
— Еле отвязалась! Вот приставучая! Как банный лист к заднице!
Я смеялась вместе с ней, представляя лицо той, которую лишили такой информации. Она бы точно не отстала, и пришлось бы вместо одной подруги принимать и её тень, а я этого не желала. Тогда уж точно не могла бы быть откровенной, так как мне очень нужен был её совет по поводу того, что, ежели, выплывет наружу, то, как будет реагировать молодое общество на мои чувства — как в фильме «Разные судьбы» или поймут и поддержат. Это меня серьезно мучило, после того, как я прочла первое письмо от генерала сразу же после нашего последнего разговора по телефону на эту животрепещущую тему. Он писал, что понимает меня, мои сомнения и мои чувства и раскаивается, что посмел ускорить события, обещая при этом больше не спрашивать, и постарается быть сдержанным. Но своих чувств ко мне не будет стесняться и в моей власти отвергнуть их или принять. В том и другом случае, он обязался быть предельно внимательным и не форсировать события. Просил простить его за откровенность и в заключении приписал, что его судьба теперь в моих руках.
— Вот что мне ответить, как ты думаешь? — подняла я глаза на серьезное лицо Маши, когда зачитала ей отрывки из письма, где было четко поставлен вопрос и нужно было ответить так же откровенно. Я же боялась. Боялась и не знала, что делать со своими чувствами, да и с той ситуацией, когда я полностью зависима от него: нет жилья, нет денег, чтобы его снять самой. К тому же еще неизвестно, примут ли меня в студентки, то есть, как сдам экзамены.
— Я не могу тебе советовать в этом случае. — отозвалась, помолчав, Маша. — В случае чувств, если ты к нему испытываешь. Как можно здесь мне решать. А вот в бытовом плане, тебе следует быть осторожной.
— То есть как это? — вскинулась я.
— А в том, что тебе некуда идти и надо дождаться окончания семестра. — Сказала она, спокойно и твердо глядя мне в глаза. — Это всё, — она обвела взглядом и рукой вокруг, — твое пристанище на время. Как только сдашь и тебя примут постоянно, сможешь, если захочешь, конечно, устроиться в общежитии и получать стипендию. Думаю, что и твои родные тебе также помогут, как только ты сообщишь о зачислении, как помогали ранее.
Она уже знала о моем сиротстве и расположении семьи маминого брата. Поэтому и была уверена, что те продолжат помогать и деньгами, как только узнают о моем окончательном устройстве в институте, как, впрочем, помогала и ей её семья. Я была внешне согласна с ней, но в душе сомневалась в их возможностях, потому что совсем не знала родных этой Валентины.