Зеркало души

Лазарева Элеонора

— Остановка тридцать минут! — услышали мы громкий голос другой проводницы, которая дежурила с этого утра.

Сосед выпустил меня из рук, извинившись.

— Я сейчас, — нНырнул он в купе.

Буквально через несколько секунд он вышел в светлом слегка помятом пиджаке, наброшенным на плечи. Сойдя с порога вагона, он подал мне руку, и мы вышли на перрон. Была середина дня и вокруг сновало множество народу. Я вновь не узнала, что за станция у нас на пути.

— Мы где? — Окинула я взглядом гомонящую толпу. — Как называется?

— Не знаю, — пожал он плечами, — но не Москва очевидно. — Тут он улыбнулся и взял

меня под локоть. — Давайте прогуляемся в буфет. Да и посмотрим вокзал. Согласны?

— А давайте! — воскликнула я и улыбнулась ему, лукаво глядя в глаза.

Он как-то весь подобрался и осторожно прижал мой локоть к своему боку. Я почувствовала сквозь тонкий шелк своего сарафана его горячее тело, которое пробивалось даже сквозь светлый чесучовый пиджак.

Я оглядывала людей и видела, что одеты они просто, даже бедновато как-то, без красок и вычурности. Даже молодежь. Не то что в мое время! Здесь всё кажется серым и однообразным: как говорится — белый верх, черный низ. Это у мужчин. Поэтому светлый пиджак моего визави был наглядным примером столичного лоска. А вот женщины сплошь платья, прямого покроя за колено, носочки, босоножки. И волосы с прическами «а ля Марлен Дитрих» в сороковые: подколотая заколками на темени гУля и завивка «химия». Вероятно поэтому я со своим свободным сарафаном и без носочков, так поразила воображение этого мужчины, что он тут же ошалел от новизны впечатления. Я заметила обычную вокзальную суету: носильщиков с бляхами, толкающих груженые тележки с криками «Поберегись!», детей, еле успевающих за своими родителями с озабоченностью на усталых лицах, стариков в потертых кепках и старух в платочках «наперед», как говорила моя бабуля, то есть под подбородок.

Всё это проходило передо мной как в кино с сюжетом из прошлого века. Перед вагонами пробегали женщины с корзинами и ведрами, предлагая пирожки, вареную картошку с жареной рыбой и яблоки. У невысокой ограды сидели старушки с семечками и цветами.

Сосед потянул меня к цветочницам и показав на стоящие в ведрах растения, спросил, какие мне нравятся. Я пожала плечами:

— Свежие.

— Да только что сорванные, девушка! — закричали они наперебой, учуяв явного покупателя.

Сосед купил букет крупных ромашек и протянул их мне, заплатив женщине столько, что та открыла было рот, но потом, вдруг опомнившись, заулыбалась:

— Счастья вашей дочери, товарищ, и хорошего мужа! — прокричала она.

Я засмеялась, а он нахмурился, но тут же засмеялся вместе со мной:

— Ну, вот, теперь вы моя дочь, оказывается!

Я пожала плечами:

— А может быть и мой муж! — сказала весело и уткнулась в букет, вдруг запылавшим лицом.

Он ничего не сказал, только слегка вздрогнул и ещё крепче сжал мой локоть. Неосознанно, скорее всего, но тут же отпустил, как испугался.

— А не пройти ли нам в буфет? — Наклонил он ко мне голову.

— Пойдем, — просто сказала я.

Мы зашли на территорию строения и я была поражена скудостью его обстановки и соответствующим запахом. Пахло пОтом и еще чем-то кислым — то ли от нестиранных вещей, то ли от немытых тел. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет, порядком облупившиеся. В зале стояли жесткие деревянные кресла с откидывающимися сидениями, скрепленные между собой в каждом ряду. У окон касс стояли очереди и слышались громкие разговоры на темы, касающиеся поездов, отправлений и стоимости билетов. И над всем этим бедламом время от времени слышался равнодушный женский голос:

— Товарищи пассажиры! Скорый поезд…

— Нам надо поторопиться. — потянул меня сосед в сторону оживленного входа в помещение, откуда пахло жареными пирожками и разливным пивом. Мы прошли в буфет, и тут я остановилась, как вкопанная. Всё было как в кино: толстая буфетчица в белом замызганным фартуке и наколке на завивке, толпа подвыпивших мужиков, высокие столы без стульев и витрина с пирожками, застарелым сыром и системой разливного напитка. Около нее толпился мужичок, оскаливший в улыбке золотой зуб «фиксу» и торопил её, пока она делала подсос, качая из бочки.

— Хватит, милая. Пора и наливать. Видишь, горю весь.

— Ничего, — косилась она, хмуро глядя на клиента, — не горишь еще пока, только тлеешь.

Он оценил её сварливый юмор и цыкнул через зубы.

— Не плюй! — строго сказала она. — А то выгоню. Ты меня знаешь.

— Знаю, дорогая моя, что ты добрый и сердечный человек, — продолжил тот, подтягивая штаны. — Поэтому к тебе всей душой.

Тетка наполнила ему большую кружку, сбив пену и долив до верха, сунула в дрожащие руки и обратила свой взор на нас. Увидев, кто перед ней, тут же расплылась в улыбке:

— Чем могу порадовать вас, товарищи! Есть вино молдавское, грузинское, коньяк армянский. Конфеты, шоколад московской фабрики имени Бабаева.

— Нам коньяк армянский пять звездочек и коробку конфет, — протянул сосед буфетчице сотенную купюру.

— У меня не будет сдачи! — засуетилась вдруг тетка. — Может мельче найдется?

— А сколько надо? — спросила я, открывая сумочку.

— Закройте! — схватил он мои пальцы. — Найдите! — Приказал он, строго глядя тетке в глаза.

Она тихо ахнула и засуетилась, забегала, открывая то ящики под прилавком, то сумку, видимо свою. А потом полезла в свой большой карман на захватанном грязноватом фартуке. Тут я услышала объявление, что наш поезд скоро отправляется, и схватила соседа за локоть.

— Мы успеем, — тихо сказал он, наклонив ко мне голову. — Не волнуйтесь.

— Простите…простите! — причитала буфетчица, заворачивая в серую бумагу бутылку коньяка и подавая большую коробку конфет в синем с золотом варианте, на которой был нарисован Кремль и написано «Московские зори».

— Они с ликером! — вдруг сказал рядом стоящий мужичок, что так торопил тетку с пивом. — Вашей мамзели понравится!

Сосед окинул того быстрым взглядом так, что тот как-то съежился:

— Прошу прощения, гражданин начальник! — Приложил он ладошку к козырьку своей мятой кепки.

Ничего не ответив, сосед взял меня под руку и мы быстрым шагом пошли к поезду, что стоял на первом пути.

Когда уже сидели в купе и пили кофе с коньяком, я вдруг вспомнила, что так и не узнала, как называется станция и засмеялась:

— А вы оказывается не простой человек! — сказала я смакуя настоящие шоколадные конфеты с ликером, вкус которых не помнила уже давно.

— СкАжите тоже! — откинулся он на стенку купе. — Отчего такие мысли?

— Сужу по тому, как к вам относятся некоторые товарищи! — засмеялась я. — Если бы не ваш перстень, могла бы подумать, что вы чин из КГБ. Так все вас испугались.