Зеркало души
Шрифт:
Девушка, длинные чёрные волосы которой выглядывали из-под капюшона, взглянула на него с карими глазами полными слёз, тихо продолжив – «Падре, молю Вас – мне не к кому больше пойти…».
«Дитя, возможно, я и не могу помочь тебе сам, ибо я не силён в том, о чём ты желаешь исповедаться, но это вовсе не означает, что Святая церковь оставит тебя в трудную минуту…» – умиротворяюще произнёс священник, мягко добавив – «Сегодня у меня проездом остановился Падре Диего, недавно вернувшийся из Ватикана. Думаю, что он с радостью выслушает твоё покаяние, наставив тебя на путь истинный.
«Спасибо, Падре…» – с облегчением ответила девушка и, ещё раз поцеловав руку священника, прошла направо, быстро зайдя в кабинку для исповеди и закрыв за собой деревянную дверцу.
Спустя минуту дверца в смежной кабинке скрипнула, после чего служитель в тёмном одеянии и светлом воротничке в очках размеренно занял своё место за решёткой отделявшей его от девушки…
«Падре, я, раба Божья, Софи, каюсь – каюсь, ибо я грешна…» – смиренно произнесла девушка.
«Все мы грешны…» – с пониманием ответил молодой священник, мягко добавив – «Грешны в том, что слепы, глухи и не внемлем боли и страданиям других, превознося превыше всего свои вожделения, амбиции и страхи…».
«Падре, я убивала – убивала людей…» – покаянно продолжила Софи, потупив взор.
«Все мы убиваем кого-то – кто-то делом своим, кто-то словом своим, кто-то решением своим, кто-то же и вовсе своим невежеством…» – медленно на испанском вторил священник, продолжив – «Вокруг нас каждый день и каждую минуту гибнут люди – ни в чём невиновные люди. И всё мы – все те, кто мог, но ничего не сделал для того чтобы это остановить – все мы должны чувствовать свою вину. Это нормально…».
«Я убивала людей – убивала их своими собственными руками…» – проглотив вставший в горле комок, тихо повторила девушка, добавив – «Я сеяла смерть, Падре – я убила многих – очень многих людей…».
«Зачем?» – мягко поинтересовался служитель, уточнив – «Вы делали это ради денег?».
«Нет, вовсе нет…» – отчаянно покачала головой Софи, быстро продолжив – «Я просто исполняла свой долг – я убивала людей, следуя приказам других. Мне больно говорить это, Падре, но каждый раз я верила – искренне верила, что поступаю правильно. Верила, что каждый раз спуская курок пистолета, я предотвращаю ещё большее – намного большее зло…».
«И что же заставило Вас утратить веру?» – тихо переспросил священник, ошеломлённый подобным откровенным признанием.
«В один момент я поняла, что меня просто используют – используют втёмную, заставляя убивать – и убивать отнюдь не ради общего блага, а ради чьих-то корыстных низменных интересов…» – медленно произнесла Софи, подавленным голосом добавив – «Я знаю, знаю, что убийство человека – каждого человека этой грех. Тяжкий грех…».
«Однако Вас беспокоит отнюдь не это?» – мягко с пониманием уточнил служитель.
Девушка, быстро вскинув взгляд на решётку, до боли прикусила губу, после чего коротко кивнула, едва слышно добавив – «Больше всего меня тяготит, Падре, то, что я не знаю, сколько крови, ни в чём не виновных людей, осталось на моих руках…».
«Сделанного уже не вернуть…» – спокойно произнёс собеседник.
«Я знаю…» – покорно произнесла Софи, с надеждой в голосе продолжив – «Сможет ли Святая церковь когда-нибудь отпустить мне этот грех?».
«В ходе своей… работы Вам, случайно, не доводилось убивать епископов?» – деликатно поинтересовался священник.
Опешив от подобной постановки вопроса, девушка быстро ответила – «Нет, что Вы, Падре – никогда!».
«В этом случае, отпущение грехов церковью вполне возможно, ибо Ваши грехи, несмотря на всю их тяжесть, не ставят под сомнение основы веры и не подрывают устои Святой церкви…» – лаконично признал служитель, мягко поинтересовавшись – «Впрочем, это ли Вам, действительно, нужно? Принесёт ли эта небольшая клерикальная формальность покой и умиротворение в Вашу мятущуюся душу?».
«Падре, я… я не понимаю…» – с удивлением широко раскрыв глаза, произнесла Софи.
«Все люди делятся на тех, кто покорно и беззаботно внемлет окружающей действительности, каждую минуту с удовольствием упиваясь жизнью во всех её многогранных проявлениях и искренне надеясь на то, что именно так и должно быть, на то, что так будет продолжаться всегда…
И тех, немногих, кто каждую минуту готовится и ждёт – ждёт неистовой бури, понимая, то насколько хрупко и шатко равновесие всего этого иллюзорного мира. Людей, сердца и души которых полыхают огнём – жарким пожаром, раздуваемым ветром перемен. Людей, истинная жизнь которых начинается только в эти смутные времена… Людей, не мирного времени…» – тихо произнёс служитель, добавив – «И мне кажется, что Вы одна из них – одна из тех, кому покаянные молебны и песнопения, сколько бы их ни было, не принесут душевного покоя…».
Девушка, до глубины души шокированная услышанным, чувствуя, как комок предательски встал в пересохшем от волнения горле, сбивчиво продолжила – «Падре, но я… Я ведь только прошу о прощении – прошу всего лишь ещё один шанс. Шанс, чтобы начать жизнь заново, прожив её праведно. Разве это так много? Разве всемилостивый Боже не услышит мои молитвы о прощении?».
«Если и услышит, то навряд ли ответит…» – со вздохом печально произнёс священник, медленно пояснив – «Ибо Вы предлагаете ему весьма неравноценный обмен – десятки погибших от Вашей руки людей на слова. Всего лишь пустые слова покаяния…».
«Падре, что сделать мне, чтобы снискать Его милость?» – со всхлипом в голосе переспросила Софи, вытирая с лица, предательски наворачивавшиеся слёзы.
«Его милости просят слишком многие, для того чтобы её хватило на всех нас, грешных…» – мягко вторил ей служитель, продолжив – «Больные, немощные, обездоленные – им не на что больше надеяться, им некуда больше идти, им некого больше просить, им уже ничего не исправить. Всем остальным же впору самим позаботиться о своей грешной душе, не поминая Его всуе и не сетуя на свою судьбу…».