Зеркало и чаша
Шрифт:
Как и сама Избрана, Секач рассудил, что отсиживаться лучше именно в Радомле. Здесь он не терял времени даром и уже отправил кметей к Подгоричью и по округе — разузнать, где Столпомир и на какие силы смоляне могут рассчитывать.
— Узнаем, какие дороги нам открыты, тогда и двинемся, — хмуро закончил Красовит. — А пока пожрать бы чего...
С едой было плохо — боярин Радом уже отослал в Смоленск свою дань, и его запасов едва хватало на прокорм собственных домочадцев. А то, что у кметей нашлось с собой, они подъели в пути. Обоз остался на поле битвы, а пути в Подгоричье, где хранились какие-то запасы, перерезал Столпомир полотеский. Конечно, отказать княгине в миске каши хозяин не
Назавтра вернулись кмети, посланные к Подгоричью. Столпомир полотеский уже был в городе, причем взял его без битвы, голыми руками. Старейшины сами открыли ворота, едва узнали, что войско княгини разбито, и увидели вернувшегося Зимобора.
Избрана порадовалась, что не отправилась туда после битвы, но эта весть означала, что остаткам смоленский дружины закрыта дорога назад.
Выслушав гонцов, дружина молчала. Говорить ничего не хотелось.
— Ну, если все, то я поехал, — мрачно сказал из угла Красовит.
На его гордости поражение сказалось тяжело, и он был непривычно замкнут и молчалив. Избрана заметила его, только когда он подал голос, а ведь раньше, в Смоленске, ей часто казалось, что Красовита слишком много.
— Куда? — Избрана глянула на него.
— В лес! Жрать-то чего-то надо!
Кмети загудели. Дружине грозил настоящий голод.
— Может, у смердов в закромах пошарить? — предложил кто-то из десятников.
— Да здешние сами к весне лебеду жуют! — поспешно возразил Радом. — Желудями хрустят, что твои кабаны! Тут земля плохая, не поля, а болота одни. По зиме-то все замерзло, не видно, а летом только под ногами и хлюпает, куда ни пойди. Урожаи худые-бедные, да и работников после двух последних зим осталось — раз-два и обчелся. Хоть сам на другую весну за рало берись! А из окрестностей два рода, Клестовичи да Гуляйка с семейством, те и вовсе с места снялись да дальше в лес ушли, чтобы, дескать, податей никаких не платить.
— Что ты мне тут кощуны какие-то рассказываешь! — в досаде воскликнула Избрана.
— Я не кощуны, а я к тому говорю, что если смердов сейчас обирать, то весной и те уйдут, что остались.
— Нет, смердов трогать нельзя! — поддержал его Предвар. Кузнец сам родился в селе и понимал трудную жизнь земледельцев. — Это ведь, княгиня, опора твоя. Смерды нас всех кормят. Если своих грабить, то и чужие не нужны. Боги такого не позволят!
— Да ну... — начал было Секач, почти оскорбленный мыслью, что он, доблестный воин, должен голодать, лишь бы не обидеть вонючих смердов. Но запнулся, осененный новой мыслью. — Ха! — продолжил он. — Своих нельзя — и не надо! Тут же чужие под боком! До полотеских земель — рукой подать! За Волчанкой-то уже Столпомировы данники живут, мы туда полюдьем не ходим, а до Волчанки той и пятнадцати верст не будет. А? Ну, дошло? — Он оглядел дружину. — Давайте-ка в Столпомировых селах пошарим. А то и городок какой возьмем! Столпомир-то в эту зиму и в полюдье не успел, нас пошел воевать, — он и не ждет, что и мы сзади зайти можем!
Кто-то из кметей захохотал.
— А что, замысел богатый... — начал Красовит, но Избрана перебила его.
— Да ты совсем с ума рехнулся! — закричала она во весь голос, не выбирая слов и не слыша, что ее голос приобрел резкий, почти визгливый, базарно-бабий призвук. — Полотеских! Грабить! Марена тебя возьми! Да ты лучше прямо к Столпомиру поезжай и скажи: здесь мы сидим, отец родной, тебя дожидаемся! Ведь найдут нас сразу по следам, сам себе на страву угощение привезешь, дурья твоя голова!
— Ты не ори! — рявкнул в ответ Секач. — Не на торгу! Своих не тронь, чужих не тронь! С голоду подыхать? Так? Придумай, княгиня-матушка, если такая умная!
— Засиживаться здесь не надо! — ответила Избрана. — Пару дней охотой перебьемся, мужиков пошлем рыбу ловить! А потом двигаться отсюда надо, к Смоленску! Ты что, зимовать здесь собрался?
— Если другого не найдем, то лучше уж полотеских пограбить, чем ноги протянуть!
— Ты стар, а говоришь как глупый отрок! — ответил ему Хедин, пока Избрана собиралась с мыслями. — Князь Столпомир совсем близко. Если мы нападем на его земли, он сразу узнает об этом. Ты хочешь погибели княгине и себе?
— А с голоду дохнуть — не погибель? Только таких крутолобых не спросили! Так что делать? Скажи, княгиня! — предложил Секач.
— А то и делать! Надо к радимовскому князю послать и у него помощи попросить!
Все умолкли. Самой Избране эта мысль пришла только что, но показалась очень правильной.
— Бранемир радимовский и Столпомир — давние недруги! — уверенно продолжала она. — Он рад будет нам помочь. Мы вместе Столпомира до самого Полотеска отгоним, а земли поделим.
— Чтобы мы, смоляне, у Бранемира радимовского помощи просили? — с показным изумлением протянул Красовит и вопросительно посмотрел на отца.
Секач тряхнул лохматой головой.
— Не бывать этому! — отрезал он. — Столпомиру-то он недруг, да и нам тоже! Этому лешему кланяться — постыдилась бы, княгиня! Да он как поймет, что мы не в большой силе, — сам придет наши города жечь! Не бывать такому!
— Не бывать? — гневно воскликнула Избрана. — Ты что, князь, что ли, чтобы решать, чему бывать, а чему не бывать! Ты кто такой был, пока тебя к Буяру в кормильцы не взяли? И ты мне, князя Велебора дочери, смеешь говорить, чему бывать, а чему не бывать! Тот... вояка, как дурак последний, даже на своих шишках не учится, да и ты, борода седая, от него недалеко ушел! Говорят вам умное — хоть бы послушались, если сами догадаться не можете! Провели вас один раз, зажали и выпороли, так что едва половина от войска по лесам шатается, — а вам все мало, хотите и последние головы потерять! Пока я жива, не бывать такому! Я тебе это говорю, княгиня смоленская, — не бывать! Я за все племя в ответе, мне и решать!
Во время этой горячей и сбивчивой речи Секач медленно наливался краской, и сидящие поблизости невольно отодвигались. Много лет старый воевода ни от кого не слышал таких обидных слов. Вот сейчас вскипит в его жилах буйная и неукротимая ярость, затрещит одежда на теле, распираемом изнутри неудержимым потоком звериной силы, он взметнется, человек-смерч, пойдет крушить все вокруг голыми руками...
И только Избрана не сдвинулась с места и не дрогнула, гневно глядя в лицо старого воеводы и этим взглядом будто пригвождая его к месту. Она не боялась даже смерти — в ней кипело торжество отчаяния, когда нечего терять, когда последняя отрада состоит в том, чтобы высказаться открыто и умереть, зная, что последнее слово осталось за тобой. А потом пусть разбираются, как знают!
Но ничего не произошло. Секач несколько раз глубоко вздохнул, общее напряжение спало.
— Ну, я пошел, — угрюмо повторил Красовит то, с чего недавно все началось. — На охоту.
Никто ему не ответил.
Следующие два дня прошли серо и скучно. С утра до вечера сыпал снег, белая пелена плотно заполняла все пространство между землей и небом, и с высокого берега нельзя было увидеть ничего, кроме снега, сквозь который смутно чернели деревья опушки. Избрана думала о нескончаемых чащобах, окруживших городок со всех сторон, и чувствовала себя маленькой, потерянной и беспомощной.