Зеркало Иблиса
Шрифт:
Всего они обнаружили девять тел, среди них – одного майора. Никаких опознавательных знаков, никаких документов. Оружие валялось здесь же, равно как и нетронутые боеприпасы. Значит, местные тут ни при чем и даже не появлялись в деревеньке, иначе стащили бы все, что плохо лежит.
Запасы продуктов, не слишком обильные, но достаточные для еще нескольких дней пути, обнаружились в той хижине, куда поначалу вошел Фрисснер. Чай, сахар, сгущенное молоко, мясные и рыбные консервы… На полу, неподалеку от мертвеца, валялась корешком вверх раскрытая книга Фрисснер поднял ее, стряхнул песчаною пудру. Бернард Шоу, «Пигмалион». Издано в Бирмингеме в 1934 году. Никаких экслибрисов, библиотечных печатей, только выведенная каллиграфическим почерком монограмма «A.G.» в правом верхнем углу титульного листа. Хмыкнув, Фрисснер спрятал книгу в свою полевую сумку – он сам не знал, почему, читать по-английски он умел не так уж хорошо. Наверное, ему просто не хотелось оставлять эту мизерную часть цивилизации, европейской культуры, среди этого дикого пекла.
Воду, обнаруженную в двух больших канистрах, решили не брать – мало ли что может в ней обнаружиться. А вот консервы погрузили в один из грузовиков, туда же уложили найденные «стэны» и боеприпасы.
– Почему мы их не похоронили? – спросил Замке, когда машины отъехали от мертвой деревеньки. Ягер пожал плечами и отвернулся, показывая, что беседа ему не интересна. Фрисснер уклончиво ответил:
– Времени не было… Непредвиденные остановки – совсем не то, что нам нужно сейчас.
– Это не слишком человечно, – заметил ученый.
– Это нормально. Это война, господин Замке.
– Меня интересует, что с ними случилось, – сказал Богер, не отрывая глаз от дороги, вернее, от еле заметной полосы среди песков. – Они словно забились в эти чертовы хижины, чтобы там умереть. Умереть среди мешков еды и литров воды.
– Отец писал о чем-то подобном… я сам раньше о таком не слышал Он ссылался на рассказы караванщиков из Сирта и Серделеса, которые со страхом говорили о Том, Чьи Глаза Высохли.
– Что это еще такое? – поразился Богер.
– Насколько я мог понять, некое злобное пустынное создание, преследующее путников. Караванщики имеют свой особый фольклор, и созданиям мрака там уделено значительное место.
– Не хватало нам только созданий мрака, – хмыкнул Богер. Машина подскочила на бугорке, что-то загремело в багажнике, Фрисснер ударился коленом о ручку двери. – Но картина была и вправду жуткая.
– Особенно меня поразила та хижина, где мы нашли пять тел. – Замке поежился. Фрисснер кивнул – у него перед глазами тоже стояла груда трупов в углу, словно люди перед смертью лезли друг на друга, пытаясь спрятаться за телами товарищей… Отчего они погибли, так и не удалось выяснить. Только один – майор – застрелился, его «байярд» лежал рядом на полу. Когда произошла трагедия, тоже не представлялось возможным определить. Мумификация – даже здесь процесс длительный, к тому же для нее необходимы особые условия, а обычно трупы в Африке раздуваются и разлагаются еще быстрее, чем где-либо… Чем дольше Фрисснер размышлял, тем отчетливее складывался в его голове жуткий образ чего-то, что пришло из пустыни и высосало из этих людей жизнь, выпило ее по капле, как влагу, точнее, вместе с влагой.
Повстречайся он с этим маленьким британским отрядом, случилась бы перестрелка. Погибли бы его солдаты, погибли бы англичане. Казалось бы, судьба играла на стороне Фрисснера, но лучше уж честный бой, чем такие вот страшные загадки.
– А что говорит… э-э… ну, объясняет Муамар? – спросил он, обращаясь к Замке. Но вместо ученого ответил штурмбаннфюрер, не оборачиваясь и все так же отстраненно глядя в окно на пробегающий там однообразный пейзаж.
– Он, по-моему, взволнован. Если только этот ублюдок может волноваться.
– Взволнован?
– Мне так показалось. И эта его бредятина, когда он чертил свои знаки в воздухе.. Странные иероглифы. Мне это все не нравится.
Ягер повернулся к спутникам, по лицу его стекали мутные струйки, проделывая дорожки в серой песчаной пыли. Вначале Фрисснер подумал, что это пот, но выше бровей грязных дорожек не было.
Штурмбаннфюрер Людвиг Ягер плакал – и скорее всего, от страха.
33
И сказали они: «Это – лишь явное Колдовство!»
Они собрались в Харнак-хаузе, штаб-квартире «Общества кайзера Вильгельма». Шпеера приветствовали генерал-адмирал Карл Витцель и генерал Фромм, немного позже появился главный авиационный инспектор генерал-фельдмаршал Мильх.
– Здравствуйте, господин Шпеер, – приветливо сказал он, отводя рейхсминистра в сторонку. – Я рад, что вы сегодня здесь.
– Меня пригласил Феглер, а потом я беседовал с фюрером и думаю, вопрос требует серьезнейшего рассмотрения.
– Фюрер недоволен позицией Геринга? – осведомился Мильх.
Шпеер на мгновение замялся, сделав вид, что его отвлекло появление новых участников встречи. Эрхард Мильх, несмотря на свои отличные отношения со Шпеером и полную поддержку всех его инициатив, был человеком Толстого Германа. Дело в том, что мать Мильха, фактического создателя Люфтваффе, была еврейкой. В любом другом ведомстве такое положение вещей считалось бы немыслимым, но только не в министерстве авиации. Весьма пронырливый и остроумный, когда это требовалось и тем более когда никто этого не ожидал, Геринг раздобыл собственноручно подписанный матерью Мильха документ о том, что Эрхард – внебрачный сын своего отца, а не ее ребенок. Об этом знали довольно многие, но что сделано – то сделано. К тому же в ведомстве Геринга работало множество офицеров-неарийцев, притом на самых высоких должностях. Шпеер навскидку мог назвать с десяток.
– Знаете, – уклончиво ответил Шпеер, – я думаю, они найдут общий язык. К тому же проблема пока очень расплывчата…
– Что есть, то есть, – улыбнулся фельдмаршал, – А что делает здесь этот тип?
Это уже относилось к только что вошедшему эсэсовскому офицеру, стоявшему к ним вполоборота и снимавшему плащ. Кажется, он был знаком Шпееру. И точно – когда офицер обернулся, рейхсминистр узнал бригаденфюрера фон Лооса.
– Он имеет отношение к конторе Зиверса.
– Еще один алхимик…
– Не нужно относиться к ним столь несерьезно, – улыбнулся Шпеер.
– Они сами заставляют всех относиться к ним несерьезно.
Бригаденфюрер тем временем заговорил с человеком в черном костюме, очевидно, одним из ученых-физиков. Это оказался Вернер Гейзенберг, который затем довольно обстоятельно выступил с докладом о расщеплении атомного ядра и работах по созданию урановой машины и циклотрона. Во время выступления сидящий рядом со Шпеером Мильх наклонился к нему и прошептал:
Очень толковый ученый. От него одного куда больше пользы, чем от всей братии Зиверса.