Зеркало ислама
Шрифт:
Что же касается границ контекста, то в отношении коранических выражений, как это можно предположить, этим контекстом является весь Коран. «В Коране нет ни одного выражения, которое бы не было связано с тем, что разъясняет подразумевающееся (мурад)»332. В контекст Корана должно включить и хадисы Пророка, высказывания и умолчания сподвижников Пророка и представителей двух последующих поколений, речения основателей главных суннитских толков – всех, кого ханбалиты называют благодетельными предками (ас-саляф ас-салих). А крайней границей контекста, по-видимому, должна быть сумма всех речевых актов того же периода времени, осуществленных с использованием арабского языка.
Из всего этого должен следовать парадоксальный вывод о том, что в языке (в том числе в языке Корана) нет двух повторяющихся выражений, даже если нам это может показаться.
В том, что мы правильно понимаем логику мысли Ибн-Таймийи, нас убеждает и тот факт, что он, наряду с отрицанием в языке полисемии, отрицает и существование такого разряда выражений, как «совпадающие» (мутавати’а). По мысли арабских филологов, в отличие от муштарака – слов, совпадающих по выражению, но не совпадающих по смыслу, т. е. омонимов или случаев полисемии, мутавати’а — это слова, совпадающие и по выражению, и по смыслу. Например, вода и вода. Они же, по мнению филологов, означают общие, родовые понятия, когда, например, под слово бытие (аль-кавн) подпадают все, самые разные виды бытия. Но и все подобные слова, как считает Ибн-Таймийя, конкретизируются (тахсис) посредством дополнений, исключений, определений и т. п. – того же контекста333. И бытие Бога отличается от бытия Умара — не только по смыслу, но и по выражению. Тем самым нет «совпадающих» выражений, как нет омонимов. Как нет, вспомним, о чем мы ведем речь, и метафор.
Ограниченное понимание как цель и предел в экспликации Текста. Казалось бы, уникальность каждого выражения исключает понимание. Но это не так. Для Ибн-Тай-мийи Текст (Коран и Сунна как собрание хадисов) в принципе понятен сам по себе. Иначе и быть не должно: Бог мог обратиться к людям только с понятным Текстом (вспомним: Коран ниспослан на ясном арабском языке). И только какие-то привходящие обстоятельства к примеру, интеллектуальная ограниченность одних людей, злонамеренность других (спекулятивных теологов-мутакаллимов, философов) привели к тому, что ясные вещи стали запутываться. В своем фундаментальном трактате «Против джахмитов» (названием джахмиты он объединяет и самих джахмитов, и мутазилитов, и философов) – Ибн-Таймийя ссылается на то, что в период жизни трех первых поколений мусульман днем и ночью во всех мусульманских градах и весях читались Коран и хадисы – сподвижниками Пророка, теми, кто следовал за ними (следующим поколением) – и теми, кто следовал за теми (еще одним поколением). «И известно, что никто из праведных предков (ас-саляф) и имамов [главных толков в Исламе] не обратился к слушателям Корана и хадисов, с тем, чтобы они отвратили свое сердце и мысль от рассмотрения, понимания и представления [в отношении того, что слышат], и не наказал им, чтобы они считали, что этот смысл, [который слышащие понимают], совсем не тот, что подразумевается, а подразумевается какой-то смысл, который дано определить [лишь] тем, кто прибегает к метафорическому толкованию (мута’аввилюн), или – подразумевается некий другой смысл, неизвестный ни в общем виде (джумлятан), ни в подробностях (тафсилян), ни в его отличии от другого смысла»334.
Текст понятен через сам Текст. Ибн-Таймийя текстовик. Слово текст (насс, мн. ч. нусус) – одно из самых популярных в его трактатах. Если мы возьмем любое его произведение, то его размышления о той или иной вещи, упомянутой в Коране, начинаются, а порой и заканчиваются цитированием тех коранических аятов, в которых она упоминается, затем – хадисов Пророка Мухаммада, потом – высказываний по этому же вопросу благодетельных предков. Ибн-Таймийя – контекстовик. В том смысле, что охарактеризованная технология экспликации Текста реально направлена на то, чтобы дать представление о значении того или иного выражения Корана через рассмотрение (демонстрирование) всех возможных комплексов слово плюс контекст. Нет нужды упоминать и важную составляющую расширительно понимаемого контекста – арабский язык.
В этом случае Текст становится понятен (должен становиться понятным). Сложности типа упомянутых выше оказываются мнимыми. Ибн-Таймийя цитирует знаменитое высказывание Малика Ибн-Анаса, одного из благодетельных предков, в связи с камнем преткновения – глаголом ис-тава. Тот говорит: «Истава — известно…»335, т. е. известно, понятно, что это слово означает.
Однако есть и предел понимания этого (и всех других слов, прилагаемых к Богу и Божественному). Высказывание Малика имеет продолжение: «…как [осуществилось действие, обозначаемое глаголом истава\ — неизвестно».
Об этом же говорит, только иными словами, и Ибн-Тай-мийя. «Мы, коли сообщил нам Бог о Сокрытом, которое к Нему имеет касательство, [в том числе] о Рае и Аде, то мы познаём смысл сообщаемого и понимаем то, что от нас этой речью (хитаб) понять требовалось, и это растолковываем (тафсир). Но самоё истинность того, о чем сообщается, как и того, чего не было, а будет только в Судный день, – не знает его толкования никто, кроме Бога»336. Это соображение распространяется не только на муташаби-хат, но и на все слова, которые применены в Тексте в отношении Сокрытого. Взять хотя бы простое слово вода. В Коране сказано: «Там (в Раю. – А.И.) реки из воды…»337. «Но истинность (хакика) того, чем отличается та вода, нам неизвестна», – говорит Ибн-Таймийя. И в очередной раз утверждает, что то же самое нужно утверждать об атрибутах и именах Бога338.
Эта неизбежная для человека ограниченность понимания Текста получает объяснение в рамках представлений Ибн-Таймийи, если мы обратимся к приведенной выше формуле с1 + с2 + с3 +… + сх -> са. И тут для нас проясняется суть его претензий к тем, кто прибегает к метафорическому толкованию Текста. Эти люди неправы вдвойне: они претендуют на полное познание того, что познаваемо не до конца, и, используя при этом негодный инструмент (метафорическое толкование), получают неадекватный истинному положению дел результат. Человеку же надлежит остановиться у объективно, сказали бы мы, обусловленной границы понимания Текста и занять позицию, о которой говорит Малик: «…вера в него (выражение истава. – А.И.) обязательна, а спрашивать о нем – ересь»339.
В заключение отметим, что современный ханбализм (ваххабизм) остается на тех же позициях. Правда, рассуждения менее изощренны, чем у Ибн-Таймийи, но смысл тот же. Так, один из улемов обращается к рассмотрению наименований рода муташабиха. О них утверждается, что «мы знаем их смысл из языка взаимопонимания, речи (люга ат-тахатуб)», «их смысл и то, что означает их выражение, ведомы каждому, кто знает язык арабов и их речевой обычай (аль-ада фи-ль-калям)». При этом между словами в случае их отнесения к Богу и человеку «такое расхождение и различие, которое не может оценить никто из сотворенных [людей]». Что же касается того общего, что есть между этими двумя словоприменениями, то это общее заключается в «выражении (ляфз), звуке (харф), написании (раем) п-в общем универсальном смысле (аль-мана аль-амм аль-кулли), что делает для нас понятным смысл речи. А отличное, относящееся только к Богу, ведомо только Ему»340.
Примечания
1 Абу – Хамид аль – Газали. Аль – имля’ фи ишкялят аль – Ихйя’ (Дополнение к проблемам «Воскрешения наук о вере») //Он же. Ихйя’ улюм ад – дин (Воскрешение наук о вере): В 4 т. Каир. 1334 г. х. Т. 5: Приложения. С. 20.
2 Ибн – Масарра. Рисаля аль – и‘тибар (Послание о разумении) // Джа-‘фар Камаль Ибрахим. Фи – ль – фальсафа аль – ислямийя: Дираса ва нусус туншар ли – авваль марра (Об исламской философии: Исследование и впервые публикуемые тексты). Каир, 1976. У нас нет полной уверенности в том, что опубликованный Камалем Ибрахимом Джа‘фаром трактат действительно принадлежит Ибн – Масарре. Но это – проблема для будущих изысканий. Сейчас же важно то, что идея Божественного дискурса просматривается с самых ранних этапов арабо – исламской спекулятивной мысли.
3 Абд – аль – Карим ибн – Ибрахим аль – Джили (аль – Джилани). Аль – инсан аль – кямиль фи ма‘рифа аль – авахир ва – ль – ава’иль (Совершенный человек, или Знание концов и начал): В 2 ч. Каир, 1963. Ч. 1. С. 51.
4 Абу – Хамид аль – Газали. Аль – Мустасфа мин ‘ильм аль – усуль (Избранное из науки основ). В 2 ч. Бейрут, б. г. Ч. 1. С. 93.
5 См. раздел «Буквенный символизм в суфийской литературе» в кн.: Аннемари Шиммель. Мир исламского мистицизма. М.: Алетейа; Энигма, 1999.