Зеркало неба и земли
Шрифт:
– Ты тяжко болен, – сказал он, – но это болезнь тела, не души.
Тристан дышал хрипло, с трудом, исподлобья глядя на странного старика.
– Не в моей власти помочь тебе; но от всякого яда потребно быть противоядию. В этой стороне ты его не найдешь.
Говернал, крайне разочарованный словами отшельника, в сердцах сгреб его за шиворот и хотел было выставить вон; но Тристан неожиданно шевельнулся, подав знак, чтобы он остановился. Оруженосец отпустил старика и почтительно отступил в тень.
– Что знаешь ты о душе, старик, – спросил Тристан, – и что знаешь ты о теле?
Отшельник
Говернал припал в его руке:
– Неужели, господин…
Тристан слегка повернул голову, и, увидев его глаза, Говернал утратил последнюю надежду.
– Ты сделал все, что мог, – тяжело промолвил Тристан.
Говернал залился слезами. Это был высокий, крупный мужчина; слезы были ему не к лицу, и все же он плакал.
– Язык у него подвешен хорошо, – продолжал Тристан бесстрастно, – и на мгновение мне даже стало легче от его речей; он помог мне узреть, что мне осталось сделать на этом свете. Я всем в тягость, Говернал, я измучил и тебя, и дядю, и остальных. Что из того, что я был когда-то храбрейшим из воинов; все сторонятся меня, словно падали, не вполне еще разложившейся, но уже достаточно зловонной.
Говернал сдавленно всхлипнул.
– Я знаю, ты предан мне. Исполни одну мою просьбу.
– Какую? – спросил Говернал.
В тот же день плотники сколотили ладью, и Говернал соорудил носилки, чтобы доставить Тристана на берег. Тот не мог ступить и шагу, и оруженосец был вынужден взять своего господина на руки и перенести его в лодку. Тристан попросил, чтобы рядом с ним положили его лютню, на которой он любил играть, и меч, который так хорошо послужил ему в былые времена; Говернал исполнил его желание. Король Марк и его свита верхами остались на обрыве, но Тристан не смотрел на них. Он крепко сжал руку Говернала, и пожатие это показалось тому слабее, чем прикосновение падающего листа.
– Прощай, – сказал Тристан.
– Прощайте, – как эхо откликнулся оруженосец.
Тристан хотел сказать еще что-то, но у него уже не оставалось сил; он откинулся на плащ, расстеленный на дне ладьи, и взглядом дал знак. Говернал столкнул лодку в воду, и челн с умирающим, вверившим свою судьбу воле волн, легко скользнул на морской простор.
Когда берег Корнуолла скрылся из виду, Тристан швырнул лютню за борт. Он знал, что больше никогда она уже не понадобится ему.
…Тристан почувствовал толчок и, застонав, очнулся. Ладья стояла на месте. Он приподнялся на локте, стиснув зубы от боли, и понял, что его путешествие подошло к концу.
Волны выбросили его утлый челн на берег. Значит, все начинается сначала: столько опасностей подстерегает в пути отважных мореплавателей, – но его, Тристана, пощадила жестокая
Разбудил его пронзительный клекот. Сначала Тристану показалось, что солнце зашло за тучу, но он сообразил, что ошибся. Прямо над ним высилась тощая костлявая фигура немолодой женщины. Вокруг ее растрепанных седых волос словно полыхал золотой нимб; старуха закрыла от витязя солнце, и тень ее лежала поперек его тела.
– Эге, да это никак Тристан! – сказала старуха и засмеялась визгливым, пронзительным, диким смехом, в котором было что-то непристойно юное.
Будь в Тристане хоть искра тщеславия, он бы возгордился, что слава его проникла так далеко; теперь же он не ощущал ничего, кроме вялой, бесцветной, равнодушной тоски.
– Ты знаешь меня? – спросил он.
– Кто же не знает тебя, – снова засмеялась карга. – Ты сразил Морхольта, гордость и славу здешнего края; луна еще не успела обновиться, как его похоронили, и все, кто ни был на тризне, поклялись отомстить за него, чего бы это им ни стоило. Зачем ты приплыл к ирландским берегам?
– За смертью, – смело вымолвил Тристан. – Морхольт ранил меня отравленным клинком; я не могу жить, но и умереть не могу тоже. Ты можешь выдать меня. Ирландский король, отец Морхольта, наверняка даст тебе за меня богатую награду.
– Ишь чего захотел! – захохотала ведьма. – Да полно, так ли уж ты смел, как о тебе говорят? Не пристало удалому воину, как ты, скулить и умолять, чтобы его прикончили!
Бешенство охватило Тристана; будь ведьма ближе, он бы, не задумываясь, удавил ее, но он не мог пошевельнуться.
– Почем я знаю, – продолжало омерзительное создание, – может, ты мне еще пригодишься, а выдать тебя всегда успеется. Подумаешь, Морхольтов яд; великое дело!
– Ты можешь вылечить меня? – с пробудившейся надеждой спросил Тристан.
– Могу, коли захочу, – отвечала ведьма, скаля желтые зубы. – Но и ты отплатишь мне добром за добро. Вставай!
Тристан покачал головой. Ведьма усмехнулась.
– Знаю, ты и двинуться не можешь без того, чтобы не закричать. Вставай же! Проверим, насколько ты силен, Тристан из Лионеля!
Она шагнула прочь, и солнце брызнуло расплавленным золотом в лицо Тристану, обжигая его огнем. Он не помнил, как, собрав всю свою волю, вынудил себя сойти с ладьи на берег; он падал, полз, поднимался на ноги, стараясь не терять из виду лохмотья ведьмы, мелькавшие то слева, то справа от него. Деревья расступились; впереди показалась небольшая пещера. Тристан добрался до нее и потерял сознание.
Когда он очнулся, то первым, что он увидел, были клубы дыма, разворачивавшиеся над самым его лицом. Ведьма бормотала что-то себе под нос, швыряя цепкими пальцами в грубый очаг какие-то диковинные прутья и коренья в форме человеческих фигурок. Тристану было неудобно лежать; он шевельнулся, сел, потом поднялся на ноги. Что-то во всем этом было необъяснимое, непостижимое. Наконец он понял: он больше не чувствует боли. Мерзкая ведьма обратила к нему свое ухмыляющееся лицо, но в то мгновение оно казалось ему самым прекрасным на свете. Тристан готов был расцеловать ее.