Зеркало Пиковой дамы
Шрифт:
– Аль, На-та-ша!
– послышался тихий свистящий шепот. Аля низко склонилась к больной.
– Завтра... к ней...
– Не бойся, Манечка, я все помню, я не забуду!
– уверила подругу Аля.
– С пяти до семи вечера часы приема, я к ней подъеду, а сейчас брату двоюродному позвоню. Мы её вытащим, не беспокойся. Все будет хорошо! А тебе нельзя волноваться...
– Зеркало, Аля, зер-кало...
– забеспокоилась Маня, теребя пальцами край одеяла.
– Не ходи туда, не ходи...
– она бредила.
Аля дождалась, когда Маня уснет, созвонилась со своим двоюродным
– Старушка, если помощь нужна - только свистни! В таком святом деле не помочь - грех! Так что я к вашим услугам...
Договорились вместе подъехать к Наташе, осмотреться на месте и обсудить с ней возможный план действий.
Сказано - сделано! На следующий день Аля попросила Далецкого пораньше отпустить её с репетиции: мол, Маня очень больна.
– Бедняжка!
– посочувствовал Марк Николаевич, достал бумажник, протянул Але две сотни.
– Пожалуйста, купи от меня, что ей нужно: фрукты, лекарства... Передай, что все мы ждем её возвращения. Да, кстати, окликнул он Алю, - скажи ей, что место в общежитии ГИТИСа я пробил. Так что, как выздоровеет, может туда перебраться.
Аля порадовалась за подругу, и в то же время расстроилась: она уже так привыкла к ней, грустно будет без нее... Что ж, все хорошее, увы, не вечно!
– вздохнула она философски и отправилась на "Парк Культуры". Андрей уже поджидал её с букетиком фрезий в руке.
– Привет! Извини, цветы не тебе, а твоей подруге психованной!
– он чмокнул сестру в щеку.
– Давно не видались. А ты здорово похорошела, прямо красавица!
– Да, ладно тебе...
– зарделась Аля, ей было страшно приятно! Андрюх, что ты несешь, какая она психованнная?!
– Не бери в голову, я шучу... Ну, пошли, что ли?
Наташа обитала в сорок второй палате на втором этаже. К ней пропустили без звука: в часы посещений - пожалуйста, сколько угодно! Она соскочила с кровати, книжка шлепнулась на пол... Увидав вместе с Алей незнакомого парня, Наташа совсем смутилась, стиснула пальцы...
– Пошли пройдемся по коридорчику, - сказал Андрей, протягивая ей букет.
– Это тебе, ласточка, чтоб пела и радовалась! А меня зовут Андрей или по-домашнему Дрюльник.
– Нет, это имя тебе не подходит, - глядя ему в глаза, застенчиво сказала Наташа.
– Я тебе другое придумаю.
– Значит так!
– убедившись, что их никто не слышит, начал Андрей. Есть два пути. Первый - свинтить во время прогулки. И второй - переодеться в сортире во все цивильное и свалить под видом посетителя.
– Первый не подходит, с нами две медсестры, они с нас глаз не спускают, - сказала Наташа.
– Тогда второй! Алька, ты являешься в ярком парике, чтоб бросался в глаза, и дико раскрашенная. Потом всю свою одежку и косметику передаешь Натали, та в туалете напяливает парик и наводит марафет, а ты смываешь свою боевую раскраску, и уходишь в другой одежде. Наталья, как ни в чем не бывало, уходит первая, ты спустя какое-то время - за ней. Это годится?
– Можно попробовать, - встрепенулась Наташа.
– А я тоже буду тут и возьму на себя персонал. Ну, там истерику
– Идет!
– согласилась Наташа.
– А когда мы это сделаем? Мне так хочется быть на премьере...
– Премьера в субботу, - сказала Аля.
– Сегодня у нас вторник. Значит, в пятницу. А я к тому времени достану подходящий парик и шмотки.
– А где я буду жить?
– вскинула испуганные глаза Наташа.
– Домой мне нельзя, сразу бандюги сцапают.
– Да...
– задумалась Аля.
– А, придумала! Маня сейчас живет у меня и её гнездо в репзале свободно. Там тебя точно никто не найдет!
– Здорово!
– просияла Наташа.
– Даже не верится. Конечно, это всего не решает: надо где-то денег достать...
– Ты сейчас об этом не думай, - успокоила её Аля.
– Главное отсюда вырваться, перестать эти таблетки глотать... а там все как-нибудь устроится.
– Точно: ум - хорошо, а полтора - лучше! Ты мне все расскажешь, что там у тебя за бандюги, вместе помозгуем, - кивнул Андрей.
– У меня дружбан в угрозыске, глядишь, чего-то надумает... А сейчас этим не нагружайся, а то с перепугу репу напрочь заклинит!
На том и порешили.
* * *
Дни, остававшиеся до премьеры, промелькнули, как кадры ускоренной съемки. Студийцы, пребывая в состоянии, близком к обмороку, забросили все: школу, домашних... весь Космос для них сосредоточился на крохотном островке сцены.
В последнюю минуту дошивались костюмы, вбивались последние гвозди в конструкции декораций, студийцы сновали туда-сюда по-муравьиному, и только старинное зеркало в тяжелой резной раме хранило спокойствие, отражая на своей блестящей поверхности всю эту бренную суету...
Накануне премьеры, за полчаса до начала генеральной репетиции появился Николай Валерианович. Далецкий представил его притихшим студийцам, и старик, опиравшийся на черную трость с серебряным набалдашником, тепло поприветствовал их и сказал несколько слов.
– Я, может быть, буду говорить несколько высокопарно, - начал он.
– Но прошу меня великодушно простить, таков уж мой стиль! Я хочу сказать о высоком призвании художника, о деле, которому вы намерены служить. Много искушений встретится на вашем пути. Вы будете совершать ошибки, оступаться и падать и вновь подниматься... это нормально. Главное, не забывайте о своем назначении: оно в том, чтобы отдавать. Свои силы, энергию, душу... Вы, будете открывать её, - свою душу, не раздумывая, каково это: стоять голеньким перед зрителем. Не просчитывая, каков окажется результат... Чудо существования искусства - в отказе от всякой выгоды, от всякого рацио. Хочу напомнить вам слова крупнейшего философа двадцатого века Льва Шестова. Он сказал: власть умозрительных истин далеко увела нас от небесного Иерусалима с его верой в возможность невозможного... Вот эта вера - квинтессенция всякого большого искусства. И за неё надо платить, как мы платим за все, решительно за все в жизни! И в особенности, за счастье получать радость от того, что мы делаем...