Зеркало Пиковой дамы
Шрифт:
Он говорит с её отражением, видит только его - таков замысел режиссера. Центральное зеркало установлено слегка наклонно и под углом, два боковых позволяют зрителям видеть трехмерное отражение старухи... и её спину.
– ... Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия. Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..
– это Германн. Максим...
Тут в зале возникло движение: по центральному проходу меж рядов к рампе приближалась медная блондинка в красном платье с
Она подошла к самой рампе и встала там, не обращая внимания на шиканье зрителей. В зеркалах отразилось её лицо. Оно улыбалось.
Графиня, сидевшая спиной к залу, увидела отражение, появившееся в зеркале рядом со своим собственным. Спина её дрогнула... она стала медленно поворачиваться...
– Старая ведьма!
– процедил, стиснув зубы, Максим, - так я ж заставлю тебя отвечать...
Он выхватил пистолет... Наташа сорвала с головы парик. Ее длинные черные волосы рассыпались по плечам. Алена, изо всех сил пытавшаяся не потерять самообладания и не сломать мизансцену, всем телом подавшись вперед, глядела в зеркало. Наташа делала то же... глаза их встретились.
Лампадка перед образом сама собой начала чуть покачиваться... потом погасла. Разом вырубилась рампа. И в полной темноте раздался резкий звук, точно лопнул воздушный шар, потом звон осколков. В зале зрители повскакали с мест, послышались крики: "Свет! Дайте свет в зале!"
Через минуту в зале зажегся свет. И все увидели, что центральное зеркало треснуло: всю его верхнюю часть будто отсекли ножом - ровнешенько наискось! Перед ним без чувств лежала Алена вся усыпанная осколками, но без единой царапины... подле неё валялись, катились золотые монеты. Некоторые из них, прилипшие к деревянному заднику зеркала, отрывались и падали на планшет с глухим стуком.
Наташа, вскрикнув, закрыла лицо руками... Кто-то из зрителей поддержал её и повел за кулисы.
– Господа, просим прощения, спектакль доигран не будет... Нет ли в зале врача?
Возле Алены на коленях, хлопотал какой-то седой плотный мужчина в строгом сером костюме с печаткой на пальце. Ее отец! Гарик, не смея кинуться к ней при отце, искусал губы до крови, стоя в кулисах. К Алене уже спешил врач, выбираясь из своего предпоследнего ряда.
Далецкий приподнял Аленину голову и легонько похлопал её по щекам. Он кивком приказал ребятам собрать разлетевшиеся по сцене золотые монеты.
Алена приоткрыла глаза, увидала Далецкого... Отец что-то говорил ей, но она, казалось, его не слышала, не замечала... Дикая кривая усмешка исказила её губы, они приоткрылись, зубы раздвинулись: это был настоящий звериный оскал!
– Я пришла к тебе против своей воли...
– прошептала она Далецкому и подмигнула ему одним глазом, который потом так и остался закрытым. Другой был широко раскрыт и безумен.
– Я пришла к тебе против своей воли...
– повторила она слова своей роли, потом пропустила целую фразу и закончила её, - чтоб всю жизнь уже после не играл. Не играл!
– повторила она с усилием и приподнялась на локте.
– Прощаю
За сценой был переполох, все суетились, бегали, переспрашивали друг у друга, что произошло... никто этого не понимал. Зрители понемногу расходились, толкаясь в дверях. Родственники актеров переговаривались с ними, стоя у рампы, а те не решались покинуть поле битвы - кулисы, махали своим руками и говорили, что как только можно будет, вернутся домой...
Наташа сидела на стуле возле пульта помрежа, обхватив плечи руками, и без отрыва смотрела на сцену, переводя взгляд то на Алену, то на разбитое зеркало. Ее била дрожь.
– Наташа, - наклонилась к ней Аля.
– Пойдем. Тебе лучше уйти... Пойдем пока наверх, а потом - ко мне. Я тут совсем недалеко живу... У меня дома Маня.
Наташа молча кивнула и пошла, ведомая Алей за руку, то и дело оглядываясь на сцену. Далецкий проводил их взглядом, поднялся и, застонав, схватился за сердце. Врач тотчас кинулся к нему...
* * *
Накануне восьмого марта в маленькой комнатке общежития собрались почти все студийцы. Праздновали Манин переезд.
Дело было к вечеру, сидели с утра, пили "Каберне" и набрались порядочно. Особенно в этом смысле отличился Витя-Мирон, который клевал носом, сидя на кровати в углу, и время от времени повторял:
– Мы длинной вереницей пойдем опохмелиться!
Цитата была из "Синей птицы", только, понятное дело, несколько перефразированная...
– Кто завтра идет к Марку Николаевичу?
– помахивая пучком петрушки, воскликнул Пашка.
– Мы с Маней, - отвечала Аля.
– И я с вами, - вставила Наташа.
– Ты же позавчера была!
– удивился Макс.
– Ну и что? Я ещё хочу!
– Ребят, а не пора ли вам пора?
– поинтересовалась Маруся, оглядывая парней, сидевших с мутным взором и побелевшими лицами.
– Не-а, - помотал головой Илья.
– Мы ещё наш гимн не грянули!
– Ладно, давайте грянем и по домам!
– решительно заявила Маруся.
– У Маньки глаза слипаются, а ей ещё вещи разбирать...
– Завтра разберу...
– сказала Маня, вытягивая ноги.
– Ой, как ноги гудят!
– Так, мы поем или не поем?
– снова возник Илья.
– Он все время глядел на Алю и улыбался немного бессмысленной, но совершенно счастливой улыбкой.
– Поем! Три-четыре...
– скомандовала Маруся.
– Це-е-лую но-о-чь соловей на-ам насвистывал,
Го-о-род молчал и молча-али дома.
Бе-елой ака-а-ции гро-о-здья душистые
Но-о-чь напроле-ет нас сводили с ума-а...
Любимый романс из фильма "Дни Турбиных" все пели громко, с чувством, не в лад, потому что много выпили и сил никаких уже не было: так все устали, намучались за эти прошедшие дни...
Когда отзвучала песня, Маруся с Алей выпроводили парней, распрощавшись с ними до завтра. Маня после болезни ещё полностью не оправилась и прилегла, а девчонки быстро убрали со стола, помыли посуду и заварили чайку.