Зеркало в ожидании
Шрифт:
* * *
Слабое притяжение делало ходьбу неутомительной даже для человека, буквально измочаленного несколькими тысячами миль атмосферы. Скафандр тоже был хорошим подспорьем. Хотя по нему этого и не скажешь, но обошелся он мне примерно во столько же,
* * *
Джонни Гром шел вперед легкой походкой, покрывая расстояние с вполне приличной скоростью. Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит. Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он шел от меня, а единственным его оружием был окованный сталью посох. Чудовищный четвероногий приятель трусил сбоку, уткнув в землю нос, а я просто шагал следом за Джонни. Моя поклажа была легка: гигант заметил,
– Здесь мы отдохнем, - сказал он.
– Черта с два, - ответил я.
– Для тех бедняг, может быть, все минуты решают.
– Человек должен отдыхать, - веско заметил он и уселся, положив обнаженные руки на колени. Сев, он оказался вровень со мной стоящим. Мне это пришлось не по душе, и я тоже сел.
Чтобы перевести дух, ему понадобилось еще минут десять. Вообще, как я заметил, Джонни Гром был человеком, который не любил заводиться. Он умел выбирать оптимальный темп. Видно придется мне попотеть, чтобы загнать его до смерти на его собственном поле.
Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности. Было холодно. Деревья росли здесь более редко, да и в высоту они были значительно меньше. Мороз и ветер искривили тонкие стволы, и они походили скорее на скрюченные , вцепившиеся в утесы, руки. Во впадинах почвы кое-где лежал снег, а некоторые признаки в небе свидетельствовали о том, что он может выпасть еще, и весьма скоро. Сквозь скафандр я почти не чувствовал резких порывов ветра, свирепо бросавшегося с горных вершин, а ведь великан воспинимал холод и ветер обнаженными руками!
– Разве у тебя нет куртки?
– спросил я на следующем привале. Мы расположились на продуваемом со всех сторон выступе скалы, а скорость ветра, по моим подсчетам, приближалась к сорокамильному галопу.
– Здесь у меня плащ, - он похлопал по мешку.
– Я надену его позже.
– Ты сам шьешь себе одежду?
– я смотрел на дубленую кожу, мехом внутрь, скрепленную крупными парусными стежками.
– Эти одеяния мне изготовила женщина, - ответил он.
– Это было очень давно.
– Что верно, то верно, - отозвался я. Я попытался представить его с женщиной, представить его подругу, как она движется, как выглядит. Женщина десяти футов ростом...
– У тебя есть ее изображение?
– Нет, ее образ хранится в моем сердце.
– Он произнес эти слова словно некую ритуальную фразу. Интересно, подумал я, каково это - быть последним представителем своего народа. Но вопрос я задал иначе:
– Но зачем тебе это нужно? Жить здесь в одиночестве?
Он уставился на ледяные скалы.
– Здесь мой дом, - наконец сказал он. Еще один машинальный ответ, за которым не таилось ни единой мысли. До него никогда бы не дошло, и даже в голову, наверное, никогда бы не пришло бы, как он мог бы заставить доиться слезами и наличными несколько миллиардов голодных до сенсаций обывателей. Самая настоящая невыдуманная мыльная опора. Конец пути. Тупик. Бедняжка Джонни Гром, такой отважный и такой одинокий.
– А теперь зачем это нужно... то, что ты делаешь?
– вдруг спросил он, и я почувствовал, как внутренности мои словно сжала невидимая рука.
– Что ты имеешь ввиду?
– выдавил я сквозь зубы, и рука моя незаметно сжала кратерный излучатель, мгновенно выскочивший из рукава.
– Ты ведь тоже живешь один, Карл Паттон. Ты правишь кораблями касмоса, значит, ты постоянно одинок и постоянно испытываешь трудности. Вот хотябы сейчас - ты готов жизнь отдать за своих товарищей.
– Никакие они мне не товарищи, - огрызнулся я.
– Они - просто оплаченный груз, и только. Не доставишь - ничего не получишь. И я вовсе не собираюсь жертвовать жизнью. Я просто совершаю прогулку для моциона.
Некоторое время великан испытующе глядел на меня.
– Мало кто решился бы подняться на Куклэйн в это время года. Тем более, не имея на то веских причин.
– У меня-то причина достаточно веская. Целых сорок тысяч причин.
Он как-то легко улыбнулся.
– Ты многолик, Карл Паттон, как мне кажется. Но ты отнюдь не глуп.
– Давай-ка трогаться, - сказал я.
– Прежде чем я получу свои законные, нам еще ходить и ходить.
* * *
Теперь Джонни Гром шел легким шагом, который он считал для меня подходящим. Собака, казалось, нервничала, она то и дело задирала нос к небу и принюхивалась, а затем снова уносилась вперед. Я тоже не отставал, старательно сопя и отдеваясь на подъемах и довольно естественно пытаясь отдышаться на привалах. Все это я делал очень осторожно, чтобы не показать, как мне на самом деле легко, и в то же время я не хотел наводить великана на мысль, что мне такой темп не под силу. Мало-помалу я стал прибавлять шагу, и скоро разогнались аж до четырех миль в час. Такой темп хорош для небольших прогулок при земном притяжении и по ровной дороге, но здесь выдержать такую скорость в течение даже недолгого времени, мог только настоящий атлет. Правда мне, с моими пьезоэлектрическими мускулами, принимавшими на себя основную долю нагрузок, даже большая скорость была нипочем.
Мы остановились перекусить. Здоровяк извлек из мешка хлеб, сыр и бурдюк с вином и отвалил мне порцию, которой вполне хватило бы на двоих. Я съел большую часть, а остальное, когда мой сотрапезник отвернулся, отправил в специальный карман для отходов, расположенный на плече скафандра, и как только Джонни расправился со своей порцией - ненамного большей, чем моя, - и я поднялся на ноги, давая понять, что того же жду и от него. Он даже не пошевелился.
– Теперь мы должны отдохнуть часок, - заявил он.
, - О кей, - отозвался я.
– Только отдыхать тебе придется в одиночестве. Меня ждет дело.
– Я зашагал прочь по пятнистому снегу, и отошел уже шагов на десять, когда мимо галопом промчалась гигантская шавка, развернулась и преградила мне дорогу. Я попытался обойти ее справа, но пес снова встал на моем пути. То же самое произошло и при левом повороте.
– Отдохни, Карл Паттон, - произнес сзади Голиаф. Он улегся на спину и заложил руки под голову, закрыв глаза. Что ж, ладно, если я не могу заставить его продолжать путь, я могу не давать ему заснуть. Я вернулся и сел рыдом с ним.
– Глухомань здесь, - сказал я. Он ничего не ответил.
– Такое впечатление, что здесь отродясь никто не бывал, - добавил я.
– Даже мятой жестянки из-под пива не видно.
– Это тоже не возымело успеха.
– Чем, интересно, ты кормишься здесь?
– спросил я.
– Из чего делаешь сыр и хлеб?
Он открыл глаза.
– Из сердцевины дерева-друга. Ее размалывают в муку или делают массу и сквашивают.
– Неплохо, - заметил я.
– Но уж вино-то наверняка привозное.
– Вино нам дают плоды того же самого дерева.
– Он так произнес это "нам", словно дома его ждали жена, шестеро ребятишек и недочитанная книга.